Взаимодействие российского государства с третьим сектором, как формой институализированного участия граждан в делах государства и общества, подобно раскачивающемуся маятнику с широкой амплитудой колебания – от полного безразличия (в 90-е гг.) до попыток «мягкого» регулирования в форме активной государственной поддержки социально ориентированных некоммерческих организаций и жесткой борьбы с «иностранными агентами» (2010–2013 гг.). Похоже, сегодня государство пытается сформировать платформу для конструктивного общественно-государственного партнерства[1], найти для третьего сектора наиболее оптимальную нишу. И в его представлении такой нишей является социальная сфера, причем активная общественность, по мнению государственных чиновников, должна не только войти на рынок социальных услуг и обеспечить здесь развитие конкуренции, но и стать «общественным контролером», гарантирующим населению высокое их качество.
Вместе с тем развитие партисипативной демократии (демократии участия) в нашей стране сопряжено с определенными институциональными рисками. Большинство отечественных исследователей институтов гражданского общества очень критично отзываются о текущем этапе его взаимодействия с государством, характеризуя данный этап как «создание системы контроля над общественным участием в публичной политике». По их мнению, интерес государства к некоммерческим организациям усилился с отменой в 2005 г. основного механизма легитимации политического режима – губернаторских выборов. Отсюда дополнительным механизмом воспроизводства общественной поддержки становятся различные совещательные органы с участием представителей гражданского общества[2], которые, однако, не имеют большого значения в деле усиления общественной активности. Многие авторы ссылаются на масштабные социологические исследования политической активности и общественного участия в контексте российской идентичности[3], которые свидетельствуют об общем снижении у россиян интереса к политике и общественному участию.
Вместе с тем, на наш взгляд, этот тренд, во-первых, не является особенностью России[4], во-вторых, не является стабильным. Например, после длительного снижения интереса россиян к политической жизни страны (1995–2010 гг.) и колебаний 2011–2012 гг. в 2013 г. ВЦИОМ зафиксировал его рост. В основе этого явления могут лежать разные факторы: акцентированность общества на личных и внутрисемейных проблемах, отсутствие или, наоборот, появление серьезных политических событий, привлекающих внимание широких масс и т. п. Но что является действительной особенностью России, так это – сохраняющийся значительный разрыв между декларируемой готовностью к участию в общественных делах и определяемой возможностью такого участия или реальным участием. По исследованиям 2007 г., 57 % россиян считали необходимым вовлечение граждан в решение государственных дел, при этом 71 % заявляли, что такой возможности не имеют. По ответам россиян, для них самым распространенным видом общественной активности остается голосование на выборах (48 %), а также участие в дискуссиях об общественной жизни на работе и в кругу семьи (43 %)[5]. По данным ВЦИОМ, в 2012–2013 гг. очень незначительно – в пределах 1–3 % – изменился процент участия граждан в других формах общественной активности (делах местного сообщества, благотворительных делах, политических акциях и т. п.). Станет ли это положительной тенденцией – покажет время.
Зарубежные политологи давно отметили общие проблемы электоральной демократии, которые характерны и для их стран тоже, и считают, что ее издержки можно скорректировать развитием демократии партисипативной.
