Глава первая,
в коей некий сыскарь с разбитым сердцем прибывает в провинциальный Крыжовень
Карта Всадник описывает общительного и активного человека. Он интеллектуален, независим, с ним никогда не бывает скучно. Такой человек легко входит в контакт, находит знакомых и друзей. Ему не чужды любезность и тактичность. Он уверен в себе и готов проявлять инициативу.
Таро Марии Ленорман.
Руководство для гадания и предсказания судьбы
Расклад нынче выпадал странный, что так, что эдак. Захария Митрофановна даже кликнула Дуньку, девку свою, чтоб колоду, значит, сняла.
– Чегой это, барыня? – спросила Дунька, щурясь на расписные картинки. – Никак сызнова повешенный?
– Дура, – ругнулась старуха беззлобно, – дерево это, значит, про родню вспомнить надобно.
– Племяш в столицах чудит? Али в гости вашего соколика ждать?
– То-то и оно, что по картам иного полу гость получается, гляди, к дереву всадник притулился, а к нему карта женская легла.
– Дык а баба откуда? Из родни-то у вас только Митрофанушка, брата покойного сыночек, и остался.
– Поживем – увидим, – решила мещанка Губешкина, более известная в Крыжовене как провидица Зара, и аккуратно собрала колоду в резной ларчик. Инструменты свои она предпочитала содержать в порядке.
Гость, а точнее, гостья явилась в дом на Архиерейской улице под вечер. Тренькнули колокольцы извозчичьих саней, грубый мужской голос пробасил под окном:
– Туточки, барышня, ваша тетушка проживают.
Дунька, прилипшая к заиндевелому стеклу, сообщила барыне:
– Девица, шубка на ей, шапочка. Ванька сундук с саней тащит, сейчас в дверь колотить примется.
– Отворяй, – велела Захария Митрофановна, кутаясь в узорную неклюдскую шаль.
Девка выскользнула в сени, завозилась, обувая валенки. Раздался уверенный стук в дверь, скрипнули петли, в комнату потянуло морозцем.
– Гостью вам, Дуняша, привез, – басил ванька, – из самого Мокошь-града барышня, тетушку, говорит, проведать желаю любезную.
Губешкина выглянула в сени.
– Сундук сюда, мил-человек, да снег допрежь с ног обколоти, не неси в дом.
Девица потопала за порогом, обувка у нее была не особо по погоде, кожаная, тонкая. Вошла, прищурилась над запотевшими стеклышками очков, зыркнула на нетопырье чучело над столом, на шар хрустальный, высмотрела в красном углу икону и чинно на нее перекрестилась.
– Дражайшая моя Захария Митрофановна, – прожурчала приветливо, с протяжным столичным «а», – неужто забыли Гелюшку свою непутевую?
Извозчик, поставив багаж в гостиной, мялся теперь в сенях, ожидая платы за услугу. Старуха молчала, ей было интересно, как «непутевая Гелюшка» дальше выкрутится. Она не подвела, вынула из муфты денежку, с поклоном протянула ваньке, да не забыла носочком ботильончика на порожек ступить, чтоб, значит, через порог не передавать, плохих примет не множить.
– Спасибо, мил-человек, куда надо доставил. Моя родственница, как сейчас помню эти очи черные, с родительской заботой на наши шалости с кузеном Митрофанушкой взирающие.
Извозчик бормотал спасибо на спасибо.
– Вы, барышня, как нужда в санях будет, меня кличьте, Антипом меня звать, любому уличному постреленку велите или вот Дуняше тутошней, сразу примчусь и доставлю, куда скажете. А к Кузьме не садитесь, ненадежный он человек.
– Буду иметь в виду, – пообещала девица, сбрасывая на руки Дуньке лисью шубку; муфту придержала, ловко перекладывая ее из руки в руку. – Ступай, Антип, может, успеешь на станции еще пассажиров взять. У вас в Крыжовене, тетушка, оказывается, спрос на гужевой транспорт опережает предложение. В форменную баталию пришлось с каким-то неучтивым господином за сани вступить.
Платьице на гостье было ладное, шерстяное, серое, со шнуровой витой отделкой, на плечи из-под лисьей папахи свисали ярко-рыжие локоны. Экая модница. Столичная штучка.
