Константин Павлович Маршал, помощник начальника столичного сыска, брезгливо морщился, прижимая к бледному лицу надушенный носовой платок. Надо сказать, что и его патрон, господин Филиппов, был лишен привычного румянца, и повод для того имелся более чем уважительный. За всю свою профессиональную карьеру, весьма богатую на разного рода душегубства, сталкиваться с подобным Владимиру Гавриловичу еще не доводилось. Единственный, кто пребывал в прекрасном настроении, – полицейский доктор Павел Евгеньевич Кушнир. Отчасти он-то и являлся причиной неестественной бледности и Маршала, и Филиппова. Точнее, его комментарии, коими сопровождался осмотр женского тела, выловленного утром из Невы напротив Валаамского подворья.
– Горло рассечено, на лице три резаные раны, рот располосован практически от уха до уха. Посмотрите, Владимир Гаврилович, даже зубы видно.
Филиппов невольно бросил быстрый взгляд на лицо покойницы и тут же об этом пожалел – к горлу подкатил ком. С трудом сдержав в себе завтрак, он отвернулся, но страшная мертвая ухмылка отпечаталась на сетчатке, будто на фотографической пластине.
– Прямо иллюстрация к Виктору Гюго, – промычал сквозь платок Маршал.
– Долго она плавала, Павел Евгеньевич? – стараясь смотреть только в спину доктора, спросил Филиппов.
– Не думаю. Судя по всему, убили ее вчера не раньше часов пяти вечера. Точнее смогу сказать сегодня после обеда. Тут вот что примечательно: я насчитал у нее на теле и на лице двенадцать ран. И колотых только половина. То есть убийца, умертвив жертву несколькими первыми ударами, а то и вовсе всего одним, после глумился уже над мертвым телом. Да-с.
– Следы полового сношения?
– Владимир Гаврилович, побойтесь Бога. Такую информацию только после осмотра в кабинете, да-с.
Филиппов отошел к воде и осмотрелся. Место не бойкое, винные да пивные склады. Хотя, конечно, сбросить тело в реку могли где угодно выше по течению. Он раскрыл найденный у убитой «желтый» билет. «Настоящий заменительный билет выдан проститутке Блюментрост Анне Михайловне, 20 лет». С трудом перелистнул размокшие и слипшиеся страницы до врачебных отметок. Последнее посещение было три дня назад, 15 июня 1909 года.
Вернулся к месту осмотра. Рядом топтался под надзором околоточного дедок лет шестидесяти в помятом сером пиджачишке и клетчатом картузе, почти до самых глаз заросший нечесаной седой бородой – сторож с Калашниковского пивного склада, выходящего как раз к Неве. Это он, обходя в очередной раз с колотушкой на рассвете территорию, обнаружил прибитое к берегу тело. Старик давно уже с надеждой поглядывал на суровое полицейское начальство, ожидая, когда на него обратят внимание, потому чуть ли не вприсядку кинулся навстречу Филиппову, поймав его взгляд.
– Я что ж гутарю-то, господин хороший, это где ж видано-то, чтоб девок, хучь бы и гулящих, так кровянить-то, а? Ну прибил ты ее по дурости малеха, для разумения, ну со злобы пырнул ножиком-то раз, но где ж это видано-то, чтоб всю так разукрасить, а?
Прервав жестом эту нежданную словоохотливость, Владимир Гаврилович спросил:
– Вас как прикажете величать-то?
– Так Филиппыч я! Парфен Филиппыч, сторож я складской.
– Вы, Парфен Филиппович, расскажите теперь мне еще раз, как вы нашли покойницу?
– Так дело-то не дюже антиресное. Я ж тут при складах обходчиком служу, стало быть, по часам и хожу округ забора, в колотушку стучу.
– Не страшно тут ночами-то?
