«В истории Америки вряд ли найдется хотя бы с полдюжины имен, которые для меня что-нибудь значат. Торо – одно из них. Я считаю этого человека настоящим сыном Америки, или, фигурально говоря, драгоценной монетой самой высокой пробы, которую страна, к сожалению, перестала чеканить. <…> Такие люди, в моих глазах, квинтэссенция лучшего, что может породить общество. Вот почему я безгранично уважаю его и восхищаюсь им».
Генри Миллер
«Этот человек – самый независимый из независимых, единственный, кто на самом деле подписал Декларацию независимости. Он более, чем 1776 год, воплощает Революцию, ибо от подписания Декларации перешел к ее выполнению».
Амос Бронсон Олкотт
Генри Миллер далеко не единственный, у кого есть потребность уже из ХХ века американской культурной истории помянуть Генри Дэвида Торо и сказать о нем много хорошего, и без натяжек. У американского ХХ века перед Торо есть значительный долг.
Американцы, подобные Миллеру, в этом своем памятовании делают двойственный жест – положительный и отрицательный одновременно. Жест положительный: признание того простого и важного факта, что несколько выдающихся литераторов, а именно Торо, Ральф Уолдо Эмерсон, Уолт Уитмен, Генри Мелвилл и кое-кто еще создали для Соединенных Штатов собственный Золотой век их культуры, их, как еще говорят, аутентичный культурный код. Жест отрицательный: отмежевание, подчас радикальное, от современной культуры послевоенной Америки ХХ в., которая так же далека от Золотого века, как Америка от Луны. А если и можно представить себе минимальный контакт Америки и Луны, воплощенный в астронавте Армстронге, то и контакт американской массовой культуры середины ХХ века с Золотым веком столетней давности – дело исключительно избранных одиночек вроде того же Генри Миллера. В остальном всё потеряно, и нет здравой возможности проассоциировать монструозный, как инкский храм, супермаркет, штампованную жизнь в пластмассовом пригороде, бесконечные и отупляющие телешоу, радиоактивный фастфуд, придурковатую молодежную моду, конвейерную и примитивную поп-музыку и прочие повядшие цветы зла с теми потрескавшимися дагерротипными идеалами, символом которых и был Генри Дэвид Торо для романтика Миллера, для битников и хиппи.
Справедливо такое размежевание или нет, оно – факт американской культуры. И если сегодня мы очень подробно знаем одну сторону конфликта, то другую, представленную как раз Торо с Эмерсоном и их Золотым веком, знаем похуже, а то и никак. Значит, есть повод восстановить баланс сил, хотя бы на уровне предисловия.
* * *
Генри Дэвид Торо, как было сказано, принадлежит к тому поколению литераторов, усилиями которых была вызвана к жизни оригинальная американская культура.
Конечно, американцы в какой-то степени творили свою культуру еще до этого поколения, однако их творчество было вполне вторичным по отношению к европейским оригиналам. Ведь даже большое событие американской независимости на идейном, теоретическом уровне было последствием общеевропейского движения Просвещения, в котором, само собой, не было ничего американского.
Идеи Локка, французских сенсуалистов, энциклопедистов, Руссо нашли по ту сторону Атлантики хорошую почву и, главное, верный момент, что привело к взрывным политическим последствиям, но для самих борцов за независимость колоний это были чужие идеи. Отцы-основатели, люди безусловно великие, в культурном отношении были только учениками просвещенной Европы.
Столь же чужим было старое европейское пуританство, доминирующее в американской культуре еще до войны за независимость. Словом, единственно оригинальное на этой земле до поры было связано с аборигенами, которых по ошибке назвали индейцами, но с ними у колонистов, добившихся независимости, были свои счеты.
