Родился я 14 мая 1942 года в селе Выдриха Глубоковского района Восточно-Казахстанской области. В 1946 году семья (мать, старшая сестра и я) получили разрешение УМВД по Челябинской области на переезд к отцу, который работал врубмашинистом на шахте №201 треста «Копейск уголь». Во время переезда на шахте случился групповой несчастный случай: завалило десять человек, в том числе и отца.
Отец, Евгений Кремер, кадровый офицер Советской Армии, на начало Великой Отечественной находился на сборах в Грузии, откуда был отправлен в трудовую армию. Нас перевезли в барак на шахту №205, где и прошло все мое детство.
Шахтовый поселок состоял из бараков, в них жили рабочие и их семьи, лошади-тяжеловозы, военнопленные. В бараках были оборудованы клуб, баня, шахтоуправление и производственные помещения.
Время было холодное и голодное, кушать хотелось всегда: днем, ночью, в любое время года. Эти годы, до поступления в школу, явились для меня периодом выживания дошкольника. Я тонул, горел, проваливался в шурф неоднократно, падал с террикона, а однажды заблудился в лесу, и через четыре дня меня привезли домой.
Мать работала целый день на участке погрузки, уходила рано и приходила уже затемно, и мы были предоставлены сами себе – я и ровесники из ближних бараков. Собирались в районе террикона шахты, здесь проводили свободное время, а свободны мы были круглый год. Вокруг террикона начинались перелески и смешанный лес, на открытых полянах сажали картофель – основной продукт того времени. Люди собирались в этих местах иногда по несколько десятков человек, и каждый был занят своим делом: одни играли в карты, другие собирали уголь, а третьи рубили дрова. Ближе к вечеру толпа расходилась – дрова и уголь уносили с собой в мешках, на самодельных телегах и тачках.
Летом в лесу можно было поживиться ягодой, грибами, яйцами птиц. Зимой наступал период мрака. Выйти на улицу было не в чем. Морозы достигали 40 градусов.
В 1948 году мы из барака-землянки переехали в настоящий барак. Здесь кухня была с печкой и окном из стекла – в районе шахты 1—2. Рядом было озеро Жихаревское, до колхозных полей было не более двух километров. Жизнь стала светлее и лучше.
Барак отстоял по длине метров на тридцать от забора со смотровыми вышками с одной стороны, а с другой – метров на сто от Жихаревского озера и имел восемь подъездов. Раньше в этом бараке жили руководство и охрана зоны, а внутри забора находилось еще восемнадцать бараков для военнопленных немцев, венгров и румын. Их увезли перед нашим заселением, и эти бараки тоже переделывались под жилье.
Я разобрал добротный бесхозный ларь для хранения угля и начал пристраивать к забору сарай. Мне помогли Янбаев с Гинтером из старого барака и молодой шахтер Христя, которому я помог похоронить трехмесячную дочку. Собственно, я не помог, а просто присутствовал, так как он был совсем один – жена умерла при родах. Зима с 48-го на 49-й год началась рано, и на очередную годовщину Великой Октябрьской социалистической революции два дня был такой буран, что председатель колхоза «Вторая пятилетка», идя домой с торжественного заседания, на секунду отпустил руку жены – и она пропала. Ее нашли весной за коровником.
Зимой мы играли в карты у Артура Штейнбаха. Отец уходил в запой и мог неделями не появляться. Пропуском на игру служили сухарь, кусок хлеба, картофелина или свекла, кусок жмыха или горсть крупы. Все это заливалось водой, варилось, и это был суточный рацион Артура. Я приносил дрова и уголь. В комнате в одном углу стояло помойное ведро, в другом – фуфайка с оторванными рукавами, служившая покрывалом, на печи – чугунок с деревянной ложкой.
