Помню момент, когда признала свое полное поражение как мама.
Пять часов холодного декабрьского утра. Лежу в постели в том же свитере, что носила накануне. Не мыла голову несколько дней.
Снаружи темно-синее небо, уличные фонари светятся желтым. Внутри дома пугающая тишина. Только наша немецкая овчарка Манго шумно дышит под кроватью. Спят все, кроме меня. Я совершенно проснулась.
Я готовлюсь к бою. Прокручиваю в голове, как поступить при следующей встрече с врагом. Что делать, если она снова меня ударит? Пнет? Укусит?
Правда ужасно называть свою дочь «врагом»? Видит бог, я люблю ее безумно. Есть много причин, по которым она прекрасный маленький человек. Она умница, отчаянно смелая, сильная физически и морально – как бык. Если Рози на детской площадке падает, тут же встает. Не делая из этого проблему.
А как прекрасно она пахнет! Особенно ее макушечка. В репортерских поездках по поручению NPR[1] больше всего скучаю именно по этому аромату, напоминающему смесь мёда, лилий и влажной земли. Его сладость завораживает и вводит в заблуждение. На самом деле внутри Рози пылает костер. Бешеное пламя. Огонь движет ею, заставляет со свирепой беспощадностью маршировать по жизни. Один приятель сказал: она разрушительница миров.
В младенческом возрасте Рози часто плакала. Каждый вечер, часы напролет.
– Если она не ест и не спит, то плачет, – в панике сказал педиатру мой муж.
– Она же младенец, – ответила врач, пожав плечами. Она явно слышала такие истории и раньше.
Рози исполнилось три, и бесконечный плач перерос в истерики и бурный поток издевательств над родителями. Она завела привычку бить меня по лицу, когда я брала ее, слетевшую с катушек, на руки. Иногда по утрам я выходила из дома с красным отпечатком ладошки на щеке. Было чертовски больно.
Лёжа в постели тем тихим декабрьским утром я смогла признать болезненную правду. Между мной и Рози росла стена. Я начала с ужасом думать о совместном с ней времени, потому что боялась того, что может случиться, – боялась, что выйду из себя (снова); заставлю Рози плакать (снова); лишь усугублю ее плохое поведение (снова). Меня пугало, что мы с Рози становимся врагами.
Я выросла в доме, где скандалили постоянно. Крики, хлопанье дверьми, даже швыряние обувью – всё это было основным средством общения родителей, трёх моих братьев и сестёр и меня. И поэтому на истерики Рози я сначала реагировала так же, как реагировали на мои, – смесью гнева и суровости, а иногда и громких грозных слов. Но это возымело обратный эффект: Рози выгибала спину, визжала как резаная и падала на землю. Кроме того, я бы хотела справляться с задачами воспитания лучше, чем мои мама и папа, а еще чтобы дочь росла в мирной атмосфере и умела не только запускать ботинком в чью-то голову, но и продуктивно и спокойно общаться.
Так что я посоветовалась с доктором Google и решила, что «авторитарный стиль воспитания» будет «оптимальным» – то есть способным обуздать истерики Рози. Насколько я смогла судить, «авторитарный» – это одновременно «твердый и добрый». И я изо всех сил старалась вести себя именно так. Но подход вновь и вновь подводил. За моей «твердостью и добротой» Рози видела злость, на которую начинала реагировать, – и поведение ухудшалось. Так что мы вертелись в заколдованном круге: мой гнев усиливался, а ее истерики приобрели характер ядерной угрозы. Она кусалась, размахивала руками и носилась по дому, опрокидывая мебель.