Сидя в полутемном кабинете, Эдвард Тревис упоенно изливал душу очередному психоаналитику, сбежавшему (почти пятнадцать лет назад) из захваченной врагом Австрии.
– Да, доктор, мне почти восемнадцать. Но я пришел к вам тайно, потому что моя бабушка имеет обыкновение сопровождать меня и рассказывать массу подробностей, которые никому не интересны… Моя бабушка? Это леди Марч, жена моего деда сэра Ричарда Марча. Но ее дочь, то есть моя мать, была незаконнорожденной. Правда, с моим отцом она находилась в законном браке, так что…
– Но вас все же тяготила эта печать незаконнорожденности, мой мальчик?
– Пожалуй, – согласился Эдвард, на самом деле не придававший этому никакого значения. – Но самое ужасное, что мои родители утонули, катаясь на лодке, и все это произошло на моих глазах…
Это было не совсем верно, потому что сам он в это время был полностью поглощен возведением песочного замка на берегу. Однако чуть позже его няня подробно воспроизвела перед ним картину происшедшего, заметив, что от такого бедное дитя вполне могло повредиться в уме. Так что, когда в следующий раз ему грозило быть отшлепанным, он, приложив ручку ко лбу, объявил, что у него что-то с головой. К его радостному изумлению, наказание было отложено, и стало ясно, что теперь он находится в центре внимания и вызывает озабоченность. Ребенка последовательно показали нескольким важным джентльменам, которые произносили – обычно с сильным гортанным акцентом – весьма обнадеживающие фразы типа «он не должен переутомляться», «пусть делает то, что хочет», «ребенку лучше не перечить», и, поскольку бабушка регулярно повторяла эти лозунги, он прибегал к ним как к своего рода спасательному кругу всякий раз, когда надвигался шторм. В частных школах, которых Эдвард сменил великое множество, к нему относились как к весьма необычному ребенку, а их директора неизменно направляли его родным тактичные послания, в которых высказывалось предположение, что условия в их заведениях слишком суровы для столь деликатного растения. Со временем выяснилось, что юный психопат не может жить вне дома, а сам Эдвард перестал различать границы между реальными и выдуманными проявлениями ненормальности. Незначительный эпизод, произошедший пару лет назад, необычайно обострил воображаемую часть его состояния; и теперь от своего нового психиатра он услышал радостное известие, что может впадать в бессознательное состояние и прострацию, страдать от провалов в памяти, автоматизма и еще бог знает от чего…
– Вы хотите сказать, доктор, что я могу не сознавать, что делаю?
– Это вполне возможно, мой мальчик.
– Господи! – произнес Эдвард, пораженный услышанным.
– И еще вы не должны слишком резко поднимать взгляд! Это для вас опасно, так как может вызвать прострацию. И вы можете выронить из рук то, что в них держите. Так что будьте осторожны и старайтесь не поднимать взгляд!
Удивительно, как хочется посмотреть наверх, когда выходишь из темной комнаты на улицу. Эдвард, опустив голову, осторожно шел по тротуару и, войдя в телефонную будку, с трудом заставил себя перевести взгляд на таксофон, чтобы опустить туда два пенса и набрать номер кузена Филипа. Однако все обошлось.
– Алло? Элен? Это Эдвард. Вы с Филипом сегодня едете в Свонсуотер? Если да, то я сейчас в Лондоне и, может, у вас найдется место в машине?
На другом конце провода чуть замялись.
– Едем мы с Филипом и ребенок, а надо еще взять кучу вещей для малышки, вот в чем проблема; к тому же Пета и Клэр тоже едут с нами.
