В моем сне у меня есть сын. Ему лет пять, но и голос, и ум у него – как у пятнадцатилетнего. Он сидит рядом со мной пристегнувшись, и ноги его едва достают до края автомобильного сиденья.
Машина – старая, огромная, и руль у нее размером с велосипедное колесо. Мы едем; за окном раннее декабрьское утро цвета мутного хрома.
Мы где-то за городом, южнее Массачусетса, но севернее линии Мэйсона-Диксона – возможно, в Делавэре или в южной части Нью-Джерси. Вдалеке виднеются клетчатые красно-белые силосные башни, торчащие на окраинах перепаханных полей, присыпанных бледно-серым, газетного оттенка снегом. Насколько хватает глаз, кругом только поля, только силосные башни, замершая и беззвучная мельница и обледенелые телефонные провода, уходящие за горизонт.
Никаких машин, никаких людей. Только я, мой сын и антрацитно-черная дорога, рассекающая поля замерзшей пшеницы.
– Патрик, – говорит мой сын.
– Да?
– Хороший день сегодня.
Я гляжу в серое, незыблемое и беззвучное утро за окном. За самой дальней башней виднеется струйка дыма, поднимающегося из трубы. Самого дома я не вижу, но представляю себе его тепло. Чувствую аромат стряпни в духовке, вижу вытесанные из вишни балки под кухонным потолком и саму кухню – собранную из медового оттенка древесины. С ручки плиты свисает передник. Я чувствую, как же хорошо быть дома в такое тихое декабрьское утро.
Я смотрю на своего сына и отвечаю:
– Да, хороший день.
Он говорит мне:
– Мы будем ехать весь день. И всю ночь. Мы всегда будем ехать.
– Конечно, – киваю я.
Мой сын глядит в окно. Говорит:
– Пап?
– Да?
– Мы никогда не остановимся.
Я поворачиваюсь к нему – он глядит на меня снизу вверх, моими же глазами.
– О'кей, – говорю я. – Мы никогда не остановимся.
Он накрывает мою ладонь своей:
– Если мы остановимся, у нас кончится воздух.
– Ага.
– А если у нас кончится воздух, мы умрем.
– Точно.
– Пап, я не хочу умирать.
Я глажу его по голове:
– И я не хочу.
– И поэтому мы никогда не остановимся.
– Никогда, – улыбаюсь ему я. Я чувствую запах его кожи, его волос, запах новорожденного, хотя ему пять лет. – Мы всегда будем ехать.
– Хорошо.
Он устраивается поудобнее на своем сиденье, а затем засыпает, прижавшись щекой к моей руке.
Черная дорога бежит вперед, сквозь мутно-белые поля, и рука моя на руле легка и уверенна. Дорога – прямая, ровная и простирается на тысячу миль. Ветер подхватывает лежалый снег и с тихим шорохом пригоршнями кидает его в трещины на асфальте.
Я никогда не остановлюсь. Я никогда не выйду из машины. У меня никогда не кончится бензин. Я никогда не проголодаюсь. Здесь тепло. Я со своим сыном. Он в безопасности. Я в безопасности. Я никогда не остановлюсь. Я не устану. Я всегда буду ехать.
Дорога лежит передо мной – пустая и бесконечная.
Мой сын поднимает голову, спрашивает:
– А где мама?
– Я не знаю, – отвечаю я.
– Но с ней все в порядке? – Он смотрит на меня снизу вверх.
– Все в порядке, – говорю я. – Все в полном порядке. Спи дальше.
Мой сын снова засыпает. Я продолжаю вести машину.
И оба мы исчезаем, когда я просыпаюсь.
