– А мне кажется, что Вы понапрасну теряете время, – сказала Алиса.
– Как бы не так! – возмутился Шляпник. – Время не потеряешь… Не на того напали!
Взяв заварочный чайник, Шляпник налил из него в чашку мышь, что сонно встрепенулась:
– Конечно, конечно! Я с вами полностью согласна, – чтобы тут же вновь уснуть.
– Ты со Временем, небось, никогда и не разговаривала? – встрял в разговор Мартовский Заяц.
– Хотя я и не разговаривала, – Алиса стояла на своем, – но зато никогда не задумывалась, как убить время.
Шляпник, Заяц и Мышь от ее слов оцепенели от ужаса, затряслись, скукожились, не переставая боязливо оглядываться на сотни часов, грозно тикающих позади них.
– Время этого не любит, – прошептал Шляпник.
– Вот! А с нами оно поссорилось, – подхватил Мартовский Заяц.
– И теперь у нас все время шесть часов.
м/ф «Алиса в Стране Чудес»,
Киевнаучфильм, 1981
Упущенные шансы, недосказанные слова, нереализованные желания или несовершенные поступки никуда не уходят, дожидаясь, когда кто-нибудь, наконец-то, поставит точку. И даже когда придет Конец Времен и ВСЕ обратится в НИЧТО, останутся лишь наши незавершенности, одиноко болтающиеся в пустоте бесконечного ожидания…
Via еst vita.
Жизнь – это дорога.
Пока сижу на крыше, солнце уже три раза успевает расцвести и угаснуть. Кому-то это может показаться чересчур, но по мне – в самый раз. Главное – я получаю огромное удовольствие, наблюдая за передвижением огненного диска по небосклону и мерцанием звезд в ночи.
Ну, конечно же, приходится периодически спускаться. Попробовал бы хоть кто-нибудь остаться под солнцем в такое пекло – с ума можно сойти. Это – во-первых. Во-вторых, любой разумный человек догадается, что мне необходимо питаться (не святым же духом, в самом деле) и ходить в туалет (понимаю, что никто не увидит, но все же).
Поэтому сейчас, когда солнце принялось добросовестно пылать, изводя ультрафиолетом, я встаю, надеваю плавки, собираю прилежно спрессованные мною алюминиевые банки-блинчики из-под «Доктора Пеппера» и, зажав свободной рукой нос, с разбега ныряю «солдатиком» в соленые изумрудные волны.
Немного поборовшись с плотью воды, выныриваю у самой лестницы и, зацепившись рукой за нижнюю ступеньку, почти касающуюся океанской глади, бросаю мусорный пакет в тамбур. И только затем с небольшим усилием забираюсь туда сам. Пробежав по давящему духотой вагону, спасаюсь бегством в своем купе. Здесь меня ждет кондиционер (Благослови его, Господи!), банка холодного (после коридора кажущегося ледяным) любимого напитка и интересная книжка. Правда, еще не знаю, какая: ведь старую я уже прочел, а новая еще не появилась). Оказывается, «Почерк Леонардо» Дины Рубиной. Но, несмотря на интригующее начало, я, разморенный жарой, погружаюсь в благословленный кондиционером сон.
Проснувшись и наскоро перекусив, вооружившись веником и тряпками, начинаю ежедневную уборку вагона. Старт беру с тамбура и коридора. Пройдусь по всем купе и уже в последнюю очередь почищу туалеты. И все… Я свободен на весь оставшийся свет и тьму! Опять могу лезть на крышу, захватив с собой снедь и напитки, книжку и магнитофончик-бумбокс, чтобы заняться своим любимым делом – лениться.
Как раз подстраиваясь под мой распорядок, солнце перестает нещадно жечь, и уже ничто не стоит на моем пути. Стянув плавки и вытянув длинные ноги, могу поджаривать тело, придавая ему равномерный аппетитный оттенок «а-ля курочка гриль», ненадолго прерываясь лишь для того, чтобы в очередной раз нырнуть в прохладную синеву. Блеск!
Я сижу на крыше моего вагона уже три полных солнечных цикла. А значит, уже в третий раз я могу наблюдать, затаив дыхание, последние лучи уходящего солнца.
