Маяк на высохшей реке
1
Маяк одинокий, разбитый,
Беспламенный, старый, усталый.
Забвенья расплавленный битум
Втекает в незрячий хрусталик…
По капле, по капле, по капле
Съедает обзор глаукома…
Не раз чертыхнёшься, пока ты
Сумеешь во тьме незнакомой,
Знобимый безудержной дрожью
На смерть обречённого тела,
Тропинку найти в бездорожье…
По ней увести мне хотелось
Тебя, потерявшего пламя,
Тебя, потерявшего реку,
К обрыву последних желаний,
Где мы, пара лишних молекул,
Две клеточки прошлого века,
В родное столетие канем…
2
Бурьяном заросшие нивы,
И рек пересохшие русла,
И люди, ветрами гонимы
То влево, то вправо… всё мимо,
И мимо, и мимо… И пусть мы
Убоги… и молимся с грустью:
«Всевышний, ужели допустишь?..»
Но с гордостью чахлую пустошь
Зовём с придыханием – Русью!
* * *
Родина – это не там, где уютно,
Где не сквозит из щелей,
Где непонятно, конечно, поют, но
Радостней и веселей,
Чем на рассохшихся хлипких скамейках
Под перешёпот осин
Древние бабки в худых телогрейках
Стонут не в лад о Руси…
Родина здесь – за околицей пыльной,
За близоруким окном,
Да, здесь не пальмы – репей и ковыль, но
Помню всю жизнь об одном,
Как, оказавшись по собственной воле
В лучшей из чуждых сторон,
Видел во сне лишь ковыльное поле
И тучи русских ворон.
* * *
Где-то там, за черешневой радужкой глаз,
Вызревает диктат азиатских кровей,
Из булатных желёз вырывается глас,
Рассекающий надвое колос бровей.
Типографским клише пустоты – темнотой
Проштампованы орды воинственных лиц…
Бредит степью акын, пьёт полынный настой
В пику триумвирату верижных столиц.
За лесистым бугром, за облезлым плетнём,
За кровавой войной созревает страна –
Зуб за зуб,
глаз за глаз,
боль за боль день за днём –
Созревает страна, непонятна, странна.
На ажурных подвязках её фонарей –
Обгорелые коды заоблачных мечт…
Бередят синеву аппликаторы рей…
И над венчиком розог – полуночный меч…
Для неё для одной ловим жемчуг со дна,
Для неё мы сбиваем алмазы с небес…
Созревает страна, ни к чему не годна…
С ней зарёванный бог, с ней хохочущий бес.
* * *
Первый день Помпеи сладок –
Ни богов, ни батогов…
Но растут под гофрой складок
Семь вулканов, семь Голгоф.
Всюду пепел, хавай, people!
Пепел мыслей, пепел слов,
И в гранитном склепе пепел –
Человек-болиголов.
День последний судный горький,
Красно солнышко – с душком…
Руша пепельные горки,
Лишний бог бредёт пешком.
* * *
мы живём, на запястьях не чуя оков,
под собою земли,
над собою небес,
присягаем на верность стране дураков,
целину поднимаем до поля чудес.
мы тетешкаем пешек —
гуль-гули,
торк-торк,
обращаем в ферзи —
голосуй,
выбирай,
всё равно приведут все дороженьки в морг:
здесь и Рим,
здесь и Крым,
здесь и Сочи,
и Рай.
пусть натужно живём,
кто-то должен тужить,
кто-то должен тут жить,
хлеб тяжёлый жевать,
по ночам сотрясать вековую кровать.
. . . . . . . . . . . . . . . .
свет, включённый не нами, не нам и тушить.
* * *
Степь да степь кругом, люди путь торят,
головами над головни горят,
волосатый весь впереди циклоп,
косолапый зверь, толоконный лоб,
а во лбу очес – не звезда, шишак,
мал циклоп да крут, семимилен шаг,
Моисея ген во крови его,
бесноватый глаз, зоркость виева,
белым посохом тычет в путь и нам
брешет: «Цель видна, что на всех одна».
…Одинёшенька, и не жди другой,
знай руби в сердцах воздуся рукой,
твёрдо-каменна вежда у вождя,
что ни шаг вослед, тяжелей нужда,
нам с таким в степи 40 лет блукать,
сбитым несть числа шпилькам-каблукам,
нам с таким блукать 40 зим в степи,
головня гори, голова терпи…
* * *
Сын земной, отец небесный,
где-то между – дух святой,
трёх сердец полёт над бездной,
свинг причудливо витой.
Вран, карающий на троне,
рушит катеты родства,
но вельможий перст не тронет
треугольник божества,
Если души триедины,
