В поисках серебряной пыли…
(вместо предисловия)
эссе
…Скоро поеду в Цхинвал. И в Дзау заеду, наконец. Который год собираюсь, теперь уж всё, пора. Дедовский, дзауский дом стоит весь в трещинах, еще после землетрясения 1991 года, а дом в Цхинвале давно пора приводить в божеский вид после пятидневной войны. Он еще держится молодцом, наш дом, если учесть, что ему скоро сто тридцать. Его построил, а после отдал своей дочери в приданое, мой прапрадед, Николай Карсанов, купец 2-й гильдии, бывший, по семейным преданиям, человеком весьма суровым. Я с трёхлетнего возраста, особенно во время частых приступов бронхиальной астмы, любил часами рассматривать его на толстенных, старинных фотографиях, облаченного в черкеску с кинжалом…
Предок мой жил в доме, который располагался рядом, до того момента, пока победившая новая власть не решила передать особняк народной милиции. Кстати, там и по сей день находится МВД Южной Осетии…
Дочь свою, Варвару Николаевну, прапрадед выдал за небогатого, но яркого Бидзину Кочиева, окончившего Казанскую духовную академию, а впоследствии, за свою недолгую жизнь, успевшего организовать народный театр и газету в Тифлисе, педагогическое училище и научно-исследовательский институт в Цхинвали, написать десятки пьес, сборники стихов и очерков, учебников, включая первый осетинский букварь на основе латинского алфавита, словом, стать ''выдающимся просветителем, ученым и общественным деятелем''… В ЦК Компартии Грузии латинский алфавит, в отличие от грузинского, сочли политически чуждым и прадеда в 37-ом расстреляли, а за десять лет до моего рождения, в 55-ом, реабилитировали. Смысл и взаимосвязь этих слов – «расстрелять» и «реабилитировать» мне – пятилетнему – пыталась объяснить бабушка, Вера Бидзиновна, во время наших с ней любимых прогулок от дома до медлаборатории, которой она заведовала, по бульвару, мимо здания обкома, на фоне руин которого дирижировал оркестром Валерий Гергиев в августе две тысячи восьмого…
А еще, рядом с бабушкиной лабораторией было два волшебных места – «пятачок» у киноафиши, где любила припарковывать свой голубой деревянный ящик на подшипниках мороженщица Наргиза. И, наконец, метрах в шестидесяти, вверх по бульвару, – кинотеатр «Фидиуаг» («Глашатай»)!
Если мы приходили в кино с бабушкой, она брала билеты непременно в ложу, отделанную малиновым бархатом. А вот с папой мы демократично устраивались в партере. Я довольно отчетливо помню свой первый поход в кино, – отец решил показать мне свою любимую «Великолепную семерку», это был 1969-й год, мне было четыре. На следующий же день мы с двоюродным братом Гией были пострижены и побриты наголо «под Криса»! Мама была в ужасе…
… В последний раз мы пойдем в кино с папой уже в Москве, в 1987-м. Будем смотреть «По главной улице с оркестром» Петра Тодоровского, с Олегом Борисовым. Мы досмотрим фильм, и отец неожиданно скажет: «Страна разваливается на глазах…А у Борисова глаза какие-то…Словно не жилец».
Когда начнется война, мама тяжело заболеет. Отец, как и большинство его сверстников, не сможет «вписаться в рыночные отношения» и уйдёт от повторного инфаркта в апреле 95-го, пережив нашего с ним любимого актера ровно на один нервный год.
Недавно, поминая за столом погибших, я сказал, что не уехал бы из города никуда, если бы мог предположить, во что он превратится, наш город… Но тогда шел 82-ой, и я уехал с золотой медалью в кармане в Москву, чтобы поступить на журфак.
И вот уже 39-й год я живу в Москве. И дочь давно вышла замуж, и сын закончил актерский, и скоро семь лет, как я стал дедом…
Всякий раз, когда мне удается заново пережить то былое свое состояние ни с чем не сравнимого счастья, когда я впервые, в свои 17 лет, вырвался за пределы треугольника «Цхинвал – Дзау -Тбилиси», мне без труда удается выстроить череду удивительных событий, выложить заново мозаику ощущений, переживаний и открытий!
