— Я больше тебя не люблю.
Его слова бьют меня под дых, но я ещё не осознала до
конца весь их смысл. Но мой муж, даже не давая мне глотнуть свежего воздуха, со
всего маху даёт мне следующую пощёчину наотмашь:
— У тебя ровно двадцать четыре часа, чтобы собрать
свои вещи и убраться из моего дома.
— Но это и мой дом! — бормочу я первое, что мне
приходит на ум. — Ты не можешь просто так выставить меня за дверь!
— А вот и могу, — просто отвечает он, и, как ни в чём
не бывало, берёт в руки нож и вилку, отрезая себе кусочек сочного стейка с
кровью: всё как он любит. — Время пошло, — отправляет он мясо в рот, и, прикрыв
глаза, методично разжёвывает его. И я даже не знаю, то ли он действительно
наслаждается вкусом, то ли сдерживает себя, чтобы не взорваться. Кто-кто, а уж
он это точно умеет, и я это знаю получше многих: я успела изучить его характер
как никто другой за наши два года брака.
— Но ты можешь мне хотя бы объяснить, в чём дело? —
цепляюсь я за последнюю надежду всё выяснить.
— Ты ещё здесь? — открывает он глаза, и отрезает
следующий кусочек. Берёт телефон и коротко бросает в него: — Иван, поднимись.
Дина, — смотрит он прямо мне в глаза и наконец-то обращается ко мне по имени, и
лицо его кривится, словно это слово причиняет ему дикую боль. — Жена Цезаря вне
подозрений. Ты всегда это знала. А теперь убирайся! — и я вижу, как побелели
костяшки на его пальцах, которыми он сжимает столовые приборы, едва сдерживая
себя.
— Дина Романовна, пройдёмте, я вам помогу, — бесшумно
подходит ко мне один из его телохранителей, Иван.
И я встаю, потому что прекрасно знаю: что-либо
доказывать и объяснять моему мужу — Павлу Владимировичу Шереметьеву, главе крупного
машиностроительного холдинга, совершенно бесполезно. Он меня просто не услышит.
Особенно сейчас, когда его желваки ходят от злости, пережёвывая стейк. Или просто
перемалывая мою жизнь в труху.
Иду за Иваном, словно осуждённая на казнь, по огромной
парадной лестнице, ведущей из нашей главной столовой, в которой я распорядилась
сегодня накрыть ужин при свечах, в спальню в правом крыле роскошного особняка
Шереметьевых. Или теперь только Павла Шереметьева? И живот скручивает от ужаса
всего происходящего. Что должно было случиться, чтобы мой любящий и заботливый
муж, просто взял и выставил меня на улицу?!
Я захожу в нашу гигантскую спальню с огромной кроватью
в центре, на которой мы провели столько жарких бессонных ночей, и теперь она
мне кажется пустой и одинокой. Прохожу в свою гардеробную, о которой только
могла бы мечтать любая женщина в мире, и останавливаюсь посередине, окружённая
бесконечными рядами с Gucci, MiuMiu, Pradaи D&G. Я
вспоминаю, как мой любимый муж обожал наряжать меня как красивую куклу,
наслаждаясь впечатлением, которое я произвожу на окружающих. Я пробую на язык
эту крошечную разницу между двумя словами: обожает и обожал. У Павла
Шереметьева всё всегда только самое лучшее: компания, дом, машины и жена.
Конечно же, жена.
Что же произошло, чтобы спустя всего несколько часов
после горячей бурной ночи любви, когда наши разгорячённые тела сплетались вновь
и вновь, не в силах разомкнуться хотя бы на несколько минут, меня берут и вычёркивают
из своего еженедельника и из своей жизни?!
Я это обязательно выясню, а пока окидываю взглядом все
эти бесполезные сейчас вешалки с брендами, и лезу в дальний угол за огромным
чемоданом размером с комод, который я всегда беру с собой в путешествия.
Равнодушно бросаю в него первые попавшиеся штаны и джинсы с кроссовками — всё
то, что я обычно носила до знакомства с Пашей, пока не набиваю его доверху, и
застёгиваю молнию. Беру следующую сумку и машинально скидываю в неё своё бельё,
футболки и чулки. Хотя, зачем мне сейчас чулки, — решаю я, и просто выкидываю
их на пол.
