Я, слушатель отделения журналистики высшей комсомольской школы, жил в одной комнате с эстонцем Пеетером Грассом. За несколько месяцев сдружились. Оба любили ударить по пиву. Не пропускали ни единого шанса пропустить занятия. Не пропустили ни одного матча сборной СССР по хоккею. Терпеть не могли демагогов. Независимо друг от друга подружились со слушателями с Кубы. Любили блеснуть друг перед другом ненормативной лексикой. В ближайшие после получения стипендии выходные традиционно посещали один из московских ресторанов: «Прага», «Риони», «Узбекистан». Адрес очередного выхода в свет определил Пеетер. Он давно мечтал попасть в дом журналиста. Он не был членом союза журналистов, не было у него друзей среди пишущей братии. И вот теперь появился я с нужной корочкой. По ней в Домжур пропускали двух персон.
И вот мы в Домжуре. На первом этаже у шахматного столика с кем-то оживленно разговаривал известный артист Куравлев. Увидев его, Грасс почувствовал себя вроде участником светской тусовки: подобрал наметившийся животик, выпятил грудь.
А вот и свободный столик в ресторане. Право выбора выпивки и снеди эстонец доверил мне. Я, как обычно в Домжуре, заказал фирменные блюда: салат из овощей, жюльен из шампиньонов, мясо по-суворовски. Ну и, безусловно, бутылочку запотевшей «Столичной».
Пока мы справлялись с заказом, ресторан постепенно заполнялся. Появились ведущие журналисты страны, у которых я проходил практику, кто читал в ВКШ лекции: Познер с платочком вместо галстука; Бочаров, как всегда и везде в джинсовом костюме; спортивный, подтянутый Рост с фотоаппаратом.
Разлив по последней, решили закурить и подаваться домой. Но планы наши резко изменились. Подошла пожилая официантка и попросила у нас разрешения подсадить за наш столик трех посетителей, которым не хватило мест. Мы не возражали.
Тут же места рядом с нами заняли двое пожилых мужчин и молодая девушка. Я поднялся со стула. Представился:
– Валерий.
То же самое хотел повторить и Пеетер, но зацепил рукавом рюмку. Ее содержимое выплеснулось на скатерть и костюм моего друга. От неожиданности он выругался по-эстонски. Смутился своей неловкости и представился:
– Пеетер.
Не знаю, что меня сподвигло на дальнейший ход событий.
– Угораздило же меня связаться с этим шведом, – подмигнув другу, скривился я. – Это сын советника шведского посольства. Сегодня меняем уже третий ресторан. Пьет, как сапожник.
Здесь появилась официантка и приняла заказ у наших новых знакомых. Я допил последнюю рюмку:
– Ну, всего вам хорошего. Нам пора.
– Валерий, останьтесь, – вдруг попросил полный мужчина. – Нам было бы интересно поговорить с вашим протеже.
– Мы бы не против, – ответил я, – но спустили уже весь лимит башлей на сегодняшний день.
– Неважно, – заявил толстяк. – Это наша проблема.
Я, как бы советуясь с Пеетером, обратился к нему на тарабарском языке из известных мне эстонских и на ходу придуманных слов. Пеетер ответил что-то по-эстонски, обратно присаживаясь к столу.
– Он согласен, – сообщил я новым знакомым.
Минут через пятнадцать наш столик с удовольствием выпивал и закусывал.
Я дал полную волю фантазии, якобы переводя речь новоявленного шведа. Пришлось озвучивать на ходу сочиняемую легенду: кто мы, наши родители, чем занимаемся, что любим, что ненавидим. Богатство и бедность, добро и зло, отцы и дети, женщины – вот далеко не полный перечень тематики нашего разговора. Я даже удружил Пеетеру через неделю свадьбу с москвичкой.
Разговор чередовался тостами и обильной закуской. Все это дало себя знать. Я извинился и вышел в туалет.
Вернувшись за столик, продолжил игру. И чем дольше это продолжалось, тем все больше я чувствовал какую-то недосказанность, фальшь, растерянность.
