Была ли Анна Сергеевна Морозова личностью уникальной? Как знать. Эта узкоплечая, нескладная, низенькая женщина в преклонном возрасте не выделялась обаятельными чертами. В ней не присутствовали утонченность, остроумие и женственнность. Чувством юмора тоже не обладала. Хитрая? Никогда. Грубая? Тоже нет. А что же тогда в ней было?
Работала она в редакции местной газеты "Правда". Трехэтажное здание составляли два этажа кабинетов с узкими коридорами и фотографиями руководства на стенах; на первом этаже справа находился буфет; а слева – пост охраны с турникетами. В обязанности Анны Сергеевны входило содержание пола в чистоте. Она мыла его до блеска, с усердием честных работников и хмуро глядела на тех, кто шлепал по намытой плитке грязными ботинками. Всегда неопрятная, с редкими, зачёсанными назад, серо-седыми волосами она не сильно импонировала окружающим; а кроме того слышала речь собеседника через раз, что крайне затрудняло общение с людьми, которые не желали перетруждать голосовые связки только, чтобы докричаться до неё. Многие работники редакции проходили мимо неё и бросали своё холодное приветствие. Ведь кто такая уборщица, когда они редакторы и журналисты по образованию и собственному убеждению? Они посмеивались над ней и считали не в меру глуповатой. Она же оставалась радушной и не забывала справляться о здоровье других.
– А Жанна еще не приходила? Ай заболела? – спросила Анна Сергеевна сидящую рядом на лавке буфетчицу.
Это была женщина лет сорока девяти со взбитой, белой шевелюрой, в белом чепце и фартуке с оборками и жемчужными бусами на шее. Буфетчица имела все данные обладать информацией, неизвестной остальным: колкий язык, прекрасный слух (она различала даже шёпот за последним столиком буфета) и умение втереться в доверие несмотря на вид базарной торговки.
– Понятия не имею, – отвечала буфетчица. – Не пришла и не пришла, нам какое дело?
Анна Сергеевна взглянула на буфетчицу с глубоким изумлением. Зная, что вторая её напарница Жанна, моющая третий этаж, слаба здоровьем и совершенно одинока, Анну Сергеевну заботило, как та справляется в случае болезни. Представив, как Жанна едва встает с кровати, с трудом переставляя ноги, её сердце защемило. У самой Анны Сергеевны были двое взрослых детей, а они – при мужьях и детях. Собственно, жаловаться будто бы не приходилось.
– Ужасно быть совсем одной, – грустно вздохнула Анна Сергеевна, устремляя серые глаза на парадную дверь. – Приходишь, и поговорить не с кем.
Буфетчица распахнула нагловатые карие глаза, спрятанные за густыми умильными бровями; а её уста с большой нижней губой в негодовании потянулись вперед.
– А кто ей виноват? – буфетчица скрестила толстые руки на массивной груди. – Всю жизнь дурака валяла, всё принца ждала; а такую красавицу, знаешь ли, и на коня стыдно посадить.
Она издала развязный смех, сотрясающий грудь.
– Зачем ты так, Мария? – возразила Анна Сергеевна. – Она ведь никому зла не причиняла. Добрая и рассудительная.
– Как же, видали мы эту доброту! Глядит лишь бы чего домой утащить. Уж я-то таких добрых поведала, будь уверена! У неё так глаза и бегают по витринам буфета. Злачная пьяница, что с неё взять?
Анна Сергеевна покачала головой, не желая раздувать спор на условиях осуждения; а в конце рабочего дня с тяжелыми вздохами буфетчица Мария с трудом понесла домой три набитые доверху сумки. Припомнив, что та идет на работу с легкой дамской сумочкой, Анна Сергеевна ещё раз качнула головой. Картина была слишком повседневной, чтоб её комментировать. Буфетчица была жадной и необязательной работницей, как и большинство сотрудников, заимевших дурную привычку опаздывать, зная, что главный редактор позволяет себе полчаса задержаться в пути. Анна Сергеевна была не такая; она добросовестно поглядывала на часы по утрам и всегда приходила вовремя, за десять минут до начала рабочего дня, чтобы успеть подготовить инвентарь и вынести мусор, пока редакторов нет в кабинете. Они не чествовали, когда их прерывала бестолковая женщина, помешанная на порядке и соблюдении прямых обязанностей. Вечером Анна Сергеевна уходила последней; ждала пока охранник обойдет кабинеты, потом перемывала первый этаж и с чувством выполненного долга в семь часов вечера покидала здание.
