Диктатор совершал утреннюю прогулку.
Небо с утра было ослепительно синим, и казалось невероятным, что двое суток бушевал ураган. Только выброшенные на берег причудливые коряги, бурые водоросли да мертвые рыбешки напоминали о недавнем буйстве стихии.
Диктатор шел медленно и испытывал чисто детское удовольствие, печатая на мокром песке следы босых ног. В голубых шортах и белоснежной рубашке он шел вдоль берега, наслаждаясь свежестью сентябрьского утра. Диктатор вставал рано, и прогулка по пустынному пляжу была для него началом нового дня, наполненного государственными заботами. Сорок минут он оставался наедине с самим собой. Даже Парваз, его личный телохранитель, не должен был попадаться ему на глаза в течение твердо установленных сорока минут.
Парваз мог не беспокоиться за безопасность Главы Государства: отрезок берега длиной в три километра, примыкающий к резиденции Диктатора, был огорожен с обеих сторон высокой каменной стеной, уходящей далеко в море.
Вилла Диктатора, скромный двухэтажный дом из розового камня с плоской односкатной крышей, построенный по образцу местных крестьянских домов, стоял невдалеке от берега, среди масличных деревьев, за которыми ухаживал сам Диктатор. Диктатор не признавал роскоши.
Единственная прихоть, которую он себе позволял, состояла в тщательном уходе за пляжем. Берег здесь был усыпан крупной галькой, а Диктатор любил мягкий золотистый песок. Песок доставляли из Шедарских карьеров, шелковистый мельчайший песок, из которого изготовляли знаменитое шедарское стекло, прославленное во всем мире.
Лею Кандару несколько дней назад исполнилось пятьдесят семь лет, но выглядел он самое большее на сорок. Высокая, чуть суховатая фигура, хорошо развитая мускулатура, твердая посадка благородно седеющей головы – всеми этими качествами Лей Кандар был обязан исключительно строгому режиму, разработанному им еще до того, как он сделался Диктатором, режиму, ставшему законом для всех его подданных.
Итак, Диктатор совершал утреннюю прогулку. Считалось, что в течение отведенных для прогулки сорока минут Диктатор предается размышлению о государственных делах. Но Кандар не размышлял о государственных делах. Он вообще ни о чем серьезном не думал. Этого требовала гигиена умственного труда.
Внезапно Кандар остановился. У самого уреза воды песок был слегка примят. Угадывались очертания человеческого тела. С противоположной стороны, оттуда, где стоял дом его дочери Марии, шли следы ее крохотных ножек, а от вмятины полоса взрыхленного песка тянулась к полукруглому зданию купальни.
Кандар поглядел в сторону моря. Но громоздившиеся у берега причудливые скалы, безмятежно отражавшиеся в зеркальной глади, мало что могли объяснить. Кандар постоял в задумчивости и направился к купальне.
Он распахнул дверь и увидел то, что предполагал увидеть. На мраморном полу купальни лежал человек. Судя по мокрой разодранной одежде – иностранец: на нем были джинсы и бежевый синтетический анорак. В Лакуне джинсов никто не носил, а синтетическая одежда запрещалась законом.
Чужестранец выглядел молодо, лет двадцать семь – двадцать восемь, не больше. Длинные светлые волосы свисали слипшимися космами на загорелое лицо, показавшееся Кандару приятным и мужественным.
Рядом с иностранцем на корточках сидела Мария. Увидев отца, она вскочила и испуганно взглянула на него.
Удивительно похожа на мать, подумал Диктатор, такой же была Лиллиана тогда, в Вене, когда он впервые встретился с ней и ему еще не исполнилось двадцати…
Диктатор не знал никаких слабостей, кроме одной – любви к дочери, любви, ставшей его ахиллесовой пятой.
