- Ну ты и тварь! - возмущенный голос
сестры острой болью отозвался в моей голове.
- Зачем же так орать? - сипло
прохрипела я, поморщившись от гула в моих мозгах.
Во рту пересохло, в голове
похмельный туман — не мудрено, гудели полночи. А затем я
осуществила свой коварный план, и вот теперь пожинаю плоды. Рита
стояла надо мной в своей нелепой пижаме с жуткими идиотскими
зайчиками. Блин, бабе уже двадцать четыре года, а она никак не
вылезет из своих розово-голубых зайчат!
Стоит надо мной, будто коршун, грудь
от переполняющего ее гнева ходуном годит, глаза огнем горят. Что,
сестренка, не ожидала? Вот он, лежит со мной, твой любимый
супружник Олеженька, в чем мама родила, сопит себе в две дырки, не
обращая внимания на твой вопль. Ну подумаешь, что он накачан под
завязку какой-то бурдой, которую мне Светка дала, но я, конечно,
промолчу об этом. Главное, что он в моей постели, и что тебя,
сестричка, это бесит!
- Сука! - продолжила вопить
Ритка.
Неожиданно схватив за волосы, она
стащила меня с кровати на пол и начала рвать мою рыжую
взлохмаченную шевелюру. Кое-как вырвавшись из ее рук, в которых
остался клок огненно-рыжих волос, вскочила на ноги и,
подбоченившись, предстала перед этой фурией в первозданном
виде.
- Ну вот, сестренка, такая любовь у
твоего Олежки, — нагло усмехнулась я.
Язык мой еще заплетается, на ногах
стою шатаясь. Никак не хочет отпускать меня алкоголь. Сколько же мы
вчера выпили? А самое главное, что именно?
- Что здесь происходит? - грозный
голос отца, словно тревожный набат отозвался в моей голове,
заставив поежится от боли.
Ну, конечно, куда ж без папеньки?
Отец вошел в комнату, и грозно принялся надвигаться на меня. Встав
в миллиметре, словно скала, возвысился надо мной и, раздраженно
сведя брови к переносице, прогремел еще раз:
- Я спросил, что тут происходит?
- Ничего, — пьяно хихикнула я, пожав
плечами.
Отец перевел взгляд на мою кровать и
заиграл желваками.
- Что-то не нравится, папуль? -
нагло, с ядовитой ехидцей поинтересовалась я.
Вместо ответа он отвесил мне
смачную, громкую пощечину, заставив враз протрезветь и удивленно
уставиться на него. Меня только что ударил отец! Ни разу, за все
мои двадцать лет он не позволял себе такого, несмотря на все мои
закидоны. Но теперь, видимо, я перешла грань.
- Ах, ты, мелкая дрянь! - сквозь
зубы процедил папа. - Пошла вон из моего дома, шалава! Ты
окончательно берега попутала, тварь! Зачем он тебе сдался? - Он
перешел на оглушительный крик. - Тебе своих ебырей мало? Зачем тебе
Олег понадобился?
Отец за всю мою жизнь ни разу не
повышал на меня голос. Даже вытаскивая в очередной раз из
какой-нибудь задницы, в которую я попала по пьяной лавочке, он
просто испепелял меня взглядом, молча, и лишал содержания на месяц,
что для неработающей меня было сродни заточению в тюрьме.
Мой отец, Селиванов Иван Дмитриевич,
крупный бизнесмен, владеющий огромным строительным холдингом,
производством строительных материалов, банком и еще хрен знает чем,
жесткий и принципиальный мужик, ни в чем не отказывающий своей
любимой младшей дочурке, то бишь мне. Мне было позволено все, чем я
без зазрения совести пользовалась. Можно пить, дебоширить, гонять
пьяной за рулем — любимый папочка отмажет. Но сегодня я перегнула
палку. Мало того, что отец орет на меня, отчего я окончательно
протрезвела, так еще и влепил мощную затрещину.
- Убирайся из этого дома! Тридцать
минут на сборы, и на все четыре стороны! - медленно, чеканя каждую
букву, буквально выплюнул мне в лицо папа. - А ты, — он обратил
внимание на Олега, который только начал приходить в себя от
таблеток, подмешанных мною ему в стакан с водой, — одевайся и в
кабинет. Поговорим по-мужски.
