«Хорошо не просто там, где нас нет, а где нас никогда и не было!»
Михаил Жванецкий
Для сухой констатации факта следовало отметить: весна вступала в решающую фазу. Намолчавшиеся за зиму птицы уже не просто свиристели, они горланили во всю ивановскую, глуша посвист ветра, шелест листвы и звон мошкары. Петр любил весну и плохо переносил пернатых. Можно сказать, едва терпел. Однако терпеть все же приходилось – в силу служебной необходимости.
С луком через плечо и кожаным колчаном возле пояса, он аккуратно перебирался с ветки на ветку, спускаясь ниже и ниже. Непрошеная, пришла на ум мысль о том, что со стороны он, должно быть, напоминает насекомое, копошащееся в зеленой шерсти Земли. Заросшее лицо планеты, ее шкура и мех обеспечивали кровом миллионы затейливых тварей. Впрочем, надолго ли? В последнее время гамоны все больше постигали искусство земных парикмахеров, выбривая тут и там целые пустыни. Такое у них было странное хобби. Петр любил облака и лесные чащи, гамоны любили пустыни.
Он одолел еще десяток саженей, и внизу показалась земля. Жилы разбегающихся корней, клочковатая, напоминающая ворс давно не чищенного коврика трава. Неподалеку от дерева Петр сразу приметил парочку гамонов – кудлатого мощного самца и изящную самочку. Чутье не подвело охотника, он вышел точь-в-точь к нужному месту.
Стараясь двигаться бесшумно, Петр спустился ниже и осторожно стянул с плеча лук. Можно было приступать к задуманному, но в это самое мгновение он разглядел качнувшуюся среди листвы кучерявую макушку коллеги. Увы, оказалось, Петр здесь не один. Еще один верхолаз, обхватив ногами толстенную ветку, целился в парочку из базуки. Серебристый поясок, кокетливая сумка через плечо, – уже по одним этим атрибутам Петр сообразил, кого именно тот выбрал в качестве жертвы. Нижняя губа охотника оттопырилась. «Серебристых» амо не любили – и не любили вполне справедливо. Петр знал эту шатию достаточно хорошо и особого уважения к ним не испытывал. В сущности, «серебристые» ловкачи не имели и представления, что такое настоящая охота, хоть и осмеливались называть себя полноценными стрелками. Вот и от этого красавчика пахло чем-то неестественным – некой смесью цветочной пыльцы и жареного миндаля. Петру стоило большого труда взять себя в руки.
– Доброй охоты! – буркнул он.
К нему обратилось пухлое личико.
– Я их первый заметил, – сварливо заявил юнец, и Петр мысленно выругался. Стыдно стало за собственную вежливость, будто и впрямь сказал что-то неприличное.
– Вот и работай, если первый. Стреляй и проваливай.
Фыркнув, юнец вновь начал целиться.
– Не промажь, красавчик, – съязвил Петр, искренне желая сопляку неудачи.
Юнец выстрелил. И не промазал – рука у стервеца оказалась твердой. Самка гамона вздрогнула, начала медлительно заваливаться. В глазах ее мелькнула характерная влага, а кудлатый самец испуганно подхватил подругу, что-то трепетно залопотал.
– Ну, как? – теперь уже «серебристый» глядел на Петра насмешливым взором. – Неплохо, верно? А теперь, с вашего позволения, я удаляюсь.
Ясный лоб, кудельки справа и слева, чуть загибающиеся на концах ресницы – какой там, к небесам, охотник! Сопляк и баловень судьбы!
Петр неприязненно отвернулся. Дождавшись, когда пухлощекий обладатель серебристого пояска скроется из виду, опустил на глаза широкодиапозонный бинокуляр. Самец – это вам не самка! Тут надо бить без промаха!
Высокие частоты, как и ожидалось, ничего не дали, поэтому пришлось пройтись по всем шкалам, и только в инфракрасном спектре охотник уловил кое-какие намеки на сердечную мышцу монстра – слабую пульсацию далекого багрового камушка. Увы, изображение оставалось смазанным, едва просматриваемым. Трудно попасть, когда видишь такую мишень!..
