1
Когда снится сон и понимаешь, что это снится сон, – это сон в квадрате, не так ли? Будто не дома в постели, а сидишь в зале кинотеатра и смотришь фильм, не так ли? И, может быть, кому-то еще (Ульяне?) показывают этот же сон?
Сон, который показывают во сне.
Кадры.
1. Ульяна и кушетка.
2. Вдруг кушетка – не кушетка, а гигантская амеба: рот и задний проход – единая дыра, и много таких дыр.
3. Амеба – слизкая, бледно-розовая. И ее, будто резиновую, надувают.
Еще кадры сна.
– веревки-скрепы появляются откуда-то – неизвестно откуда, видать, из закромов сна.
– Ульяна сама, своими руками, крепит себя к амебе-кушетке.
Еще кадры.
– Ульяне залепляют глаза – нашлепки на глаза, будто от серых валенок отрезаны.
– Ульяна, не видя, не глядя, подписывает подсунутые ей бумаги. Сумма 108 тысяч.
Еще кадры.
– лестница в голбец.
– амеба в голбце крупным планом. В густой навозной жиже, и жижа наползает.
– коричневая жижа наползает на розовое тело амебы и вот-вот достигнет белого тела Ульяны – пеньковые грубые веревки по ногам, по животу и у грудей.
Еще кадры.
Крупный план: стойло. Стойло из батогов, кривых, серых.
Крупный план: амеба – гигантская, розовая.
Крупный план: кривые серые батоги вдавливаются в дутое тулово амебы, в обрезиненную разбухшую массу – без перекладин, без слег…
Веруня просыпается. Веруня делает наброски сна в блокнот, который специально приготовлен на тумбочке.
– Не вещий сон, – думает она. – Пожалуй, не вещий.
Еще думает:
– Ульяна не будет защищаться и не будет обвинять. Сами придут – сами развяжут.
…Вера Кронидовна Поляшова знала, что то, как человек сам себя себе представляет, отличается от того, как его представляют другие. Поскольку она маленького (152 см) роста, то приучила себя к уменьшительному имени Веруня. Так, кажется ей, ее представление о себе приблизится к представлению о ней людей.
Когда забрезжила возможность заиметь частную собственность (без нее нет независимости), Веруня направилась в деревню. Она устроилась в школу в Кирильцево в 80 километрах от В. – с жильем в учительском доме. И подыскивала дом, чтоб купить. В Кирильцеве, на центральной усадьбе, не было, а нашелся в Лычкове, в двух километрах от Кирильцева. Раньше здесь было десятка два домов, а теперь жилых только два: этот, лет девяноста, и еще в одном жила с весны до поздней осени бабка Христя – здесь у нее ульи. Еще у двух домов хозяева далеко и хоть не приезжали, но интересовались судьбой.
…Дом – огромный пятистенок. Под одной крышей летняя изба, горница и двор. Раньше пара лошадей с телегой или санями могли во двор въехать и развернуться. «Обкупилась, городская», – говорили местные (хотя в городе цены уже прыгнули вверх и пятьсот рублей стоит табуретка, сварганенная частником). Но, главное, все знают, что в Лычкове отключат электричество. Отключат, как только Кристя-пчеловод уйдет насовсем. А Веруня хоть и видит, что маячит тут и там по полям-перелескам электрик Покосов, но к этому легко: не представляет себе, что ее, городскую приезжую, не возьмут во внимание и отключат от цивилизации.
…Продала дом бабка Маня – маленькая, сухенькая, темный стручок. Говорили, что злая и вредная. И говорили, что родом из богатой семьи и ее отец баловал и наряжал ее. Веруню забавляло, что бабка и другие помнят, кто шестьдесят лет назад была самая нарядная среди девок округи. Еще говорили, что у бабки были муж и сын, но спились и умерли.
Бабка Маня выговорила за собой подклеть, чтоб хранить в ней свой какой-то хлам. А батоги (своими руками выделывала) бабка не занесла в подклеть, а навалила сбоку и в теплые летние дни куча батожья поросла травой. Бабка приходила и смотрела, не нарушила ли городская уговор: не зашла ли под замок в подклеть или не унесла ли батогов. Бабка жалела свой труд по изготовлению батожья и по сторонам насмехалась над городской, которая не понимала, зачем вообще огораживать, если вокруг ни единого раба. Только когда совхозное стадо прорвалось в Лычково и попортило гряды, Веруня озаботилась добыванием жердей и гвоздей.
