Позвольте представиться – Аска Фиорентийский! Балагур, весельчак и просто хороший человек! Вернее, наполовину человек, так как вообще-то я полуэльф.
Что нужно приличному молодому виршеплету дворянских кровей? Слава, женщины, да хорошее вино! И, конечно, совершенно не нужны неприятности, что посыпались как из рога изобилия, едва я окончил университорию и заглянул в родные края!
Страхолюдные твари, маги и орки, а ты словно мышь под их ногами. Тут бы щегольнуть стальными бицепсами или развитым интеллектом, но что делать, если ты двадцатитрехлетний безмозглый обалдуй, лучшие достижения которого – в сфере наставления рогов?
Остается лишь молиться Провидению, чтобы выпутаться живым из этой дрянной истории!
Выношу горячую благодарность первым читателям и редакторам сего творения: Ивану Я., Евгению П., Евгению Т., Роману Б., Александру К., Юрию Р. и Анне. К.
ВИРШЕПЛЕТ ИЗ ФИОРЕНЫ
ДЕНЬ ПЕРВЫЙ
«Бам-бам-бам». Мелкие бесенята без устали барабанили мне по голове. Молоточки, долоточки, а порой и полноразмерные кувалды, все пошло в ход. Они перестукивали по вискам, каждый на свой лад, под веселый раздражающий смех.
О-о-о-ох… Я приоткрыл один глаз. И видят Ушедшие, это был подвиг! Сложу-ка я по этому поводу песню. Старый заносчивый пень – Аргилак Ласточкино Крыло, по недоразумению небес, преподававший мне стихосложение на третьем курсе так и говорил: «Аска, настоящему поэту всегда есть о чем писать. Он пишет о самой жизни!». «Поэма о похмелье!» Ха! Да я прославлюсь по всем Внутренним ойкуменам! Да что там, бери выше – по всему Северу!
Твою же мать, ну и зачем я вчера так нажрался?
Мутный мир встретил меня косым лучом света, с трудом пробившимся сквозь запертые ставни. Мельчайшие пылинки искрами проплывали сквозь чуждого этому царству теней, гостя. И, как назло, моя физиономия встала как раз на его пути. Я со стоном отвернулся к стене. Старые обои, в которые уперся мой взгляд, покрывали легкомысленные выцветшие розочки. Подстать старым шлюхам, на коих только и могли наскрести монет постояльцы этой дыры.
О-о-о-ох… Я со стоном продрал второй глаз. И видят Ушедшие, это был подвиг! Полежав с минуту и, пересчитав розочки на стене, я вернул голову в исходное положение и попытался выползти из-под надоедливого луча. Лучше бы я этого не делал. Кровать внезапно закончилась, и я с грохотом снизошел на твердь земную. Вернее трактирную. Вернее не твердь, а пол. Дощатый заблеванный пол! Твою же мать! Моя батистовая камиза! Сторгованная за пять серебряных на Земляном рынке в славном городке Постриж!
Хотя, на кой бес я расстраиваюсь? Помнится, впервые я заблевал эту чудесную работу бергийских эльфов еще позавчера!
Треклятые бесенята все никак не хотели оставить в покое голову, в животе сражался гномий хирд, а во рту встала на постой рыцарская конница. И срала, и срала…
Рука сама нашла дорогу за отворот правого сапога к тщательно оберегаемому сокровищу – маленькой фляжке с черным орочьим горлодером. Величайшее творенье гномов – хитрая пробка, слетающая одним щелчком, весело тренькнула, откинувшись на цепочке, и в пересохшее горло начали капать живительные капли…
Капли??? О, Ушедшие! Бараний рог вам в зад! Кто вылакал мой стратегический запас?!
Следующие пять минут один очень злой полуэльф лихорадочно перерывал брошенную тут же, у кровати, дорожную суму. Еще миг и еще одна заветная фляжечка прыгает в моих трясущихся руках. А потом вот он – момент истинного счастья! А-а-а… кого я обманываю? Треклятое орочье пойло – отвратно на вкус! Но поистине живительно.
Еще несколько минут, пока медленно пробуждающийся желудок сражался с проглоченным зельем, в голове звенела девственная пустота.
Откинувшись к стене, я попытался поймать хоть какую-нибудь мысль. Зрение сфокусировалось, и я смог окинуть взглядом погруженную в полумрак комнату. Задернутое выцветшими шторами окно, широкая кровать с грудами грязного тряпья, маленький стол, колченогий стул, гитара в расписном чехле и… огромная лужа блевотины, в которой я сидел!
