Галлеор с детства мог видеть незримое.
Упругая соска, раздвигающая беззубые десны и впрыскивающая в рот молочные струи, давала повод спроецировать взгляд в то место, откуда эта благодать явилась, и различить в темноте неровную шероховатость, которая периодически распахивалась и вместе со сквозняком впускала пленительные ароматы другого мира.
Неизвестность завораживала и манила.
Его взгляд избегал разноцветных бликов, развешенных перед носом, и был всегда устремлен в сторону пленительной тайны.
Он ждал. Он обожал. Он был благодарен.
Но ни разу никого не увидел там, за холодной стеной.
С каждым днем вопросов становилось все больше.
Нежность к тому, кто кормит и заботится о нем, с каждым днем становилась безысходнее.
– Мама! – первое слово было обращено в пустоту.
Он не нашел ее ни глазами, ни детскими ладошками.
Что нужно матери?
Чтобы ребенок был сыт, здоров, благополучен, чтоб звонкий смех переполнял залы и туманные углы садов, чтоб сон его был долог и глубок, а на губах роился шепот колыбельных песен.
На свете нет ничего краше спящего младенца, ослепительного бутона, мирно растущего, туго спеленатого и нереализованного до поры.
Время каждой матери остановлено в момент рождения ее божества.
Она не знает и не поверит никому, что ее драгоценность однажды вырвется из рук, убежит и не оглянется.
Для нее он всегда беспомощный. Он же ее малыш!
Его голова не больше ее груди, а пальчики на руках такие крохотные, что его так легко спутать с куклой и бросить ради других неотложных дел.
Но дети растут, становятся непослушными и опасными для своих неопытных тел.
Нежных и заботливых мамочек вокруг малышей всегда было предостаточно. Они качали на руках своих питомцев, тискали их и тормошили. С мальчиками они катали машинки, а с девочками баюкали кукол.
Каждый день мамочки сменяли друг друга, то, куда-то исчезая, то, появляясь вновь.
Разноголосый детский гомон оглушал. Дети сосредоточенно копошились в подогретом песке, строили замки, плескались в бассейнах, вертелись на тренажерах.
Однажды к Галлеору подошла малышка Тенсия, которая постоянно расчесывала пушистые концы кос, достающие до колен.
– Какой ты смешной! – сказала она, погружая свой колючий гребешок в его густую шевелюру. – У тебя ресницы длинные, как у девочки. И волосы не торчат, а вьются колечками. Может быть, ты девочка наполовину?
Он резко отвернулся и пошел прочь.
– Глупый! Я сделала тебе комплимент! – закричала она вслед. – Девочки ценнее мальчиков, значит мальчик, который наполовину девочка, лучше целого мальчика. Это каждому понятно!
Он задумался. Да, главными в жизни были девочки.
Значит, он лучше мальчиков?
Ну, нет! Никакой он не «девочка»!
Девочки – глупые, у них не бывает тайн.
– Ты умеешь так? – спросил он Тенсию, заткнув указательными пальцами свои уши.
Она повторила жест.
– Ты что-нибудь слышишь?
– Нет.
– Что-нибудь изменилось в мире?
– Да. Стало плохо слышно.
– У тебя нет мозга! – Галлеор убежал от подруги.
На следующий день они встретились снова.
Она увлеченно ковырялась в носу, но, заметив Галлеора, тут же переключилась на вчерашнюю тему:
– Ты не прав! У меня тоже есть мозг. Перед сном в постели я заткнула уши и долго слушала и слушала и, наконец, услышала. Сначала я удивилась: почему стали не нужны слова и язык? А потом я вспомнила, что мамочка Лиссандра зря меня при всех отругала за описанные колготки. И я подумала, что буду ее ненавидеть за это всю жизнь. А ведь это нельзя, потому что она мамочка. Я поняла, когда неслышно песенок, становится грустно. И как же тут быть? Когда из моих глаз побежали ручейки, я испугалась, перестала зажимать уши и заснула. И ты никогда не отключайся. Если не будешь спать – не вырастешь.
