Я не пришел сказать ничего нового, лишь прогуляться по утоптанным дорожкам, приласкать следы знакомых зверей. Все слова уже сказаны, и я, будто ныряльщик, извлек жемчужины из глубин книжных морей, чтобы собрать их под одной обложкой.
Возможно, дорогой читатель, ты обнаружишь ошибку или неточность. Ведь я писал эту книгу не только для тебя, но и для себя, и спешил закончить свой труд, ибо человек смертен. Ты знаешь, насколько мы далеки от совершенства, поэтому прости меня.
Самое чудесное на свете – человеческая память, убежище, в которое мы прячемся от мира. Она всегда с нами, словно домик улитки, без дверей и окон, закрытый для всех, кроме его хозяина. И если в крике сойки тебе почудится вкус горчичных зерен, то в этом не моя заслуга – все таится внутри тебя. Присмотрись, кто сидит на ветке. Это не сова кричит...
Все действующие лица в романе придуманы. Любое сходство с реальными людьми или событиями является случайным.
Жалеть о поездке я начал уже в зале регистрации. Под сверкающими рекламами «Эль-Аля» беззастенчиво дребезжали русские матюги. Народ не стеснялся, как думал, так и говорил. Ведь туземцы кроме иврита и английского ничего не понимают…
Увы, я все прекрасно понимал, и столько воспоминаний потянули за собой эти смачные словечки, что захотелось тут же развернуться и уехать домой.
Выражение лиц стоявших в очереди на регистрацию в «Эль-Алевском» зале Бен-Гуриона раздражало не меньше, чем лексикон. Мужчины носили гримасу прищуренной придурковатости, только глаза выдавали: бронепоезд на запасном. Не зевай.
Женщины, одна другой краше, рядились под проституток. Стандарт красоты видимо такой, идеал. Полустарые бабули с сединой во всю голову, и те ухитрялись изображать налет порока и зазывающей доступности. Старушенции бодро сучили ногами в обтягивающих рейтузах и поминутно меняли позы. Одна другой горестнее.
Я на секунду представил замечательно-варикозное зрелище, скрываемое этими рейтузами. Но только на секунду, и сразу обеими руками оттолкнул видение. Мало ли какие мысли приходят нам в голову? Многие из них вовсе не наши, а услужливо подкинуты внешним «помощником». Если такую оторопь сразу выдавить из себя, считай – проскочил. Но если оставил и принялся смаковать, значит, она стала твоей.
Забавно, кому в Одессе нужны мои лекции по психометрии? Своих специалистов там не хватает, книг, Интернета мало? И сколько их там вообще осталось, психометристов?
С другой стороны, за последние годы я вышел на приличный уровень. Должность ведь – не только деньги и почет, но, главным образом, информация. Электронная карточка сотрудника отдела «железной кровати» открыла передо мной такие двери, люки, лазейки и замочные скважины, о существовании которых не догадываются даже довольно высокопоставленные психометристы.
Я ведь не обязан докладывать, что работаю всего лишь в бюро «информации и связи». Услышав название отдела, публика широко раскрывает глаза, считая меня одним из «тех самых», немеет и вываливает наружу содержимое тайников. По мнению широкой общественности, сопротивление бесполезно, лучше отдать все самому и с улыбкой. Я хорошо использовал этот миф, годы, проведенные в архивах и над старыми книгами, не пропали даром. Ну, и, конечно, общение со стариками психометристами. Немного их осталось. Но каждый – целая история. Впрочем, каждый человек – это история.
Когда-то давно, в Одессе, в самом начале моего духовного путешествия, я с друзьями собирал по крупицам рассказы стариков. Мы любовно называли их «старыми психами». Они потихоньку разьежались из Одессы, кто в Америку, кто в Израиль, но в основном – на кладбище. Выбор страны проживания для большинства из них был вопросом личного предпочтения: для «психов» их уровня препятствия, возводимые людьми, давно перестали существовать. Они считали себя нужными в Одессе и тихо делали свое дело, незаметную работу психометристов, благодаря которой весь этот огромный город получал право на существование.
