Тихо над рекой: камыш не шелохнется, голавль из воды не выплеснется, лягушка с камня не спрыгнет, даже птицы в прибрежном ивняке примолкли. Ветер, казалось, втянул в себя энергию земли, усмирив на ней все живое, и поднялся вверх, к облакам, – крутить, мудрить, баламутить. Невидимые руки небесного мастера вцепились в большое пепельно-седое облако, будто в ком теста, сузили вверху, расширили внизу, вытянули дужку – вышло подобие кувшина, из которого показался джинн в чалме и с бородой. Закудрявилось облако, вспучилось, завихрилось – кувшин превратился в карету, откуда-то вдруг появились пушистые, в серых яблоках лошади, запряглись, помчали. Джинн исполнил желание, но царскую карету могли поглотить грозовые тучи, наползающие с юга, и ветер ее спасал – тащил к расщелине меж гор-облаков, откуда веером рассыпались косые солнечные лучи.
Затишье перед бурей не будет долгим, ветер прохладными струями спустится на землю – наведет рябь на воду, взобьет волну, с шорохом причешет камыш; зашелестят листья на ветвях деревьев – сначала весело, радуясь дыханию жизни, а потом тревожно, с опаской. Ветер срывает листья, буря ломает ветки, ураган выкорчевывает деревья – как будет сегодня, одному Богу известно. Может, гроза пройдет стороной или над головой, но вхолостую – дунет ветром, прыснет мелким дождем, а громом и молнией даже не пугнет. Но не стоит пытать судьбу надеждой на лучшее, нужно готовиться к худшему, а там как повезет.
Высокий, средних лет мужчина в шуршащей непромокаемой куртке поднял удочку, поймал поплавок, мягкими, непривычными к физическому труду пальцами снял с крючка выполощенного водой червяка, с безотчетной брезгливостью сбросил его себе под ноги. И гроза надвигается, и клева совсем нет, хоть бы какого пескарика за два-три часа поднял… Да и не перед кем похвастаться уловом: сын в Лондоне на летних каникулах, у жены аврал на работе – в субботу приходится работать, а кастрированный и зажратый Перс даже царской стерлядке рад не будет, ему только «Вискас» для котят подавай.
Михаил Викторович Гордеев не считал себя заядлым рыбаком, и улов как таковой его не интересовал, но все равно обидно – столько времени простоять на берегу и ни разу не испытать хоть и мелкий, но вполне осязаемый восторг в тот момент, когда удочка содрогается под тяжестью бьющейся на крючке рыбешки. Не повезло ему сегодня, но впереди еще много таких субботних деньков, а река всего в каких-то трех-четырех сотнях шагов от дома – спустился по тропке с косогора, забросил удочку и тихо радуйся в гармонии с природой. Рыбалка успокаивает нервы, выветривает осадок с души, просветляет сознание и облегчает восприятие жизни.
Гордеев одолел подъем, обогнул ракитник, за которым начинался сварной, кое-как выкрашенный в черное забор вокруг коттеджного поселка. Солнце скрылось за тучами, в спину подтолкнул ветер, всполошенно зашелестела листва, а по тропинке косо наперерез проползла, туго извиваясь, черная змея – длинная, толстая. Гад полз быстро, видно, спешил укрыться от непогоды в своей норе, но один только его вид внушал страх – мистический, парализующий. У Гордеева онемело в груди – как будто змеиный яд передался воздушно-капельным путем и попал в кровь через само сознание.
От испуга он оправился быстро, но под впечатлением оставался до самого дома; все время, пока шел по асфальту к своим воротам, смотрел под ноги, как будто на пути снова могла появиться змея. Четыре года он жил в этом поселке, сколько раз бродил в окрестностях и даже ужа ни разу не увидел, а тут гадюка – черная, страшная. Вдруг это знак свыше – такой же предупреждающий, как надвигающаяся гроза?..
