Существа, населяющие Землю этого романа, не являются людьми в биологическом смысле этого слова. То есть на описываемой Земле вид Homo Sapiens Sapiens начисто отсутствует. Главенствуют на планете совершенно иные существа, хотя они также прямоходящи, имеют по паре рук и ног, глаз и ушей. И все же я рискнул назвать их людьми, ибо не верю, что их мысли будут в корне отличатся от наших. Кроме того, я взял на себя смелость оставить многие привычные географические названия, исторические личности, нарицательные понятия и систему летоисчисления. Следует только помнить, что события происходят в конце двадцатого века, в девяностые годы, но вовсе не от рождества Христова, а от совершенно иного события.
* * *
– То есть, профессор, вы считаете морфологическое разнообразие людей неразрывным признаком разума?
– Отнюдь. Скорее всего, люди произошли от некоего неустойчивого правида собак. Не думаю, что разнообразная морфология является плодом досредневековой селекции, человек в то время был слишком консервативен, чтобы заметно менять собственное тело.
– А как же дикие собаки? Они тоже могут в конце концов развиться в разумных существ? В еще одну расу людей?
– Ни в коем случае! Если вы читали труды моего знаменитого предка, вы должны знать, что человек и человекообразные собаки, включая динго и койота, просто имеют общего предка, тот самый неустойчивый правид. Какие-то ветви так и остались животными, а наша пришла в процессе эволюции к возникновению разума. Я не берусь судить, случайно ли дарован нам разум или это неизбежный итог достаточно долгого развития перспективной расы… Во всяком случае, на Земле мы имеем то, что мы имеем. Морфологически однородных животных и поразительное разнообразие людских морфем.
– И последний вопрос, профессор. Легендарный волк – он тоже имел единого с человеком предка?
– Несомненно. А чей ген, по-вашему, человечество вытравливало из собственных цепочек ДНК две сотни лет назад? Я счастлив, что от волка, от этого хищного и кровожадного вида человекоподобных, не осталось ни малейшего следа ни на планете, ни в человеческом генофонде.
– Спасибо, профессор, что уделили нам время.
(из интервью профессора эволюционики Рина Горвика ван Дарвина журналу «Европа»)
Новое здание вокзала, дорощенное всего семь лет назад, поражало своей громадностью. Округлое, словно ракушка, с разинутой пастью центральной арки, оно было похоже на уснувшего великана. Впрочем, оно и было уснувшим великаном – измененным до неузнаваемости деревом. Последние два века генетическое проектирование совершило несколько прорывов в запретные ранее области, в частности – появилась возможность выращивать здания существенно больших размеров, чем раньше.
Шершавые дорожки ральсов тянулись вдоль каждого перрона и убегали вдаль, опутывая сложной цепью весь континент. По ральсам скользили поезда – полиморфные, отшлифованные годами селекции существа. Их уже трудно было назвать живыми – от изделий из камня или металла поезда отличались лишь тем, что их иногда приходилось кормить. Раз и навсегда жестко заданная форма, послушание и скорость – вот и все, что от них требовалось.
Аморф Леонид Дегтярев подхватил чемодан (тоже живое существо, только, в отличие от поезда, маленькое и мономорфное) и направился к расписанию – огромному, во всю стену. Впрочем, приятный голос дикторши прозвучал раньше, чем Леонид успел найти свой рейс в длинном перечне.
– Экспресс Берлин-Новосибирск подходит для посадки к шестому пути. Повторяю…
Леонид не стал искать подтверждение в расписании. Просто направился к проходу на перрон, рядом с которым в широком простенке была намалевана большая европейская шестерка. Когда он приблизился, ожило табло – чисто механическое. «Берлин-Новосибирск», – гласило оно. – Рейс 959Е. Отправление 17.24».
