Дерево Ду росло на этом месте уже Бог знает сколько; так давно, что все, кто жил на нём, не смогли бы вспомнить его ростком или молодым деревцем. Может быть, прошло уже сто лет или больше, но дерево Ду всегда было очень гостеприимным и в его ветвях жили всякие зверушки и большие и маленькие. Дерево любило и оберегало их от дождя, от ветра, от хищных птиц, которые появлялись в полночь. В его листве на самом верху жила склочная ворона с длинным клювом, ее звали Клава, но с ней мало кто разговаривал, потому что слишком уж громкий у нее был голос. Стоило только заговорить с Клавой, ка кона начинала громко каркать. В зеленых резных листочках Ду селились мелкие пичужки, глупые и беззаботные; чуть выше, на самой большой ветви, было два дупла. Верхнее дупло занимала белка, она всегда была занята, собирала кедровые орешки и всякие ягоды, черные и красные. С ней вообще нельзя было нормально поговорить, всегда в хозяйстве. А во втором дупле жили Котя и Мотя. В коре Ду обитало семейство жуков с большим рогом вместо носа, но они не были слишком общительными, особенно отец семейства. Только важно кивал при встрече и сразу прятался под корой. Наверное, это было правильно, потому что Мотя несколько раз пытался его съесть, ведь ему было положено есть всяких жуков и червяков. Поэтому Котя дружил только с Мотей. Мотя был розовым и смешным, немного неуклюжим и вместо лапок с коготочками у него были неудобные копытца.
Хорошо, что боковые ветки дерева были достаточно широкими, для того, чтобы Мотя мог по ним свободно гулять. И еще хорошо, что в нижнем дупле Ду было много места. Там они спали по ночам, греясь друг об друга, потому что за жарким летом вдруг резко наступила осень и по ночам стало холодно, а Мотя не имел шубки. Поэтому, просыпаясь и мягко потягиваясь, Котя обычно спрашивал друга:
– Ты еще не отрастил себе шубку? И как же ты будешь без шубки, Мотя?
А Мотя в ответ на это хрюкал и возился, доедая вчерашние желуди.
– Глупости какие! – Говорил он обычно в ответ. – У моей мамы не было шубки, у папы не было шубки, и у дедушки не было, и у прадедушки… Так откуда ей у меня взяться?
– И где твои мама и папа? – Спрашивал в ответ Котя, вылизывая свою красивую шубку, на кончиках лапок черную, а на спинке и животике белую. – И как они выглядят вообще?
И тут Мотя обижался, потому что не помнил, как зовут маму и как выглядит папа, тем более не знал он своих дедушек и бабушек. Но ворона Клава всегда каркала, как должно быть плохо, тем, кто не помнит своих родных. «Таким вообще нет места на дереве», – утверждала она. И потому Мотя придумал, что он их помнит и каждый раз врал, становясь еще более розовым, чем обычно.
– А у меня какая шубка, посмотри. – Хвастался Котя. – И белая, и черная, и такая гладкая и легкая. Сейчас будет холодно и я согреюсь, а ты что будешь делать?
– А я в дупле спрячусь и здесь буду ждать, пока холод пройдет.
Так они обычно разговаривали утром, а потом выходили на ветки Ду, чтобы встретить первые лучи солнца и послушать, как поют наперебой пичужки, как грызет орешки белка, да возмущенно каркает Клава, собирая веточки для гнезда. Котя точил коготочки и прыгал с ветки на ветку, обходя свои владения, а Мотя до обеда занимался заготовкой желудей, ведь чем быстрее он рос, тем больше желудей требовалось ему для еды. Котя ел мало, в основном червей и жуков, с которыми не был знаком, а вот желуди он совсем не ел. Как-то попробовал грызть, но были они такие не вкусные и зеленые, что сразу выплюнул.
– Вышли, хищники! – Каркала Клава, свесившись с верхней ветки. Каждое утро она называла их этим неприятным и странным словом, которое Котя от нее первый раз и услышал. Надо было просто не отвечать, и старая Клава через какое-то время успокаивалась. Но сегодня что-то попало ей под хвост, возможно колючки с соседнего дерева и она никак не могла угомониться: – Не положено вам здесь жить. Деревья не для таких как ты, в шубке и с когтями, и тем более не для того, у кого рыльце вместо носа. Вы должны внизу ходить и там питаться желудями. И в конце концов, когда ваши родители вас заберут? Это мое дерево!