В стародавние времена, когда компьютеры и интернет ещё не изобрели, а динозавры уже вымерли, жил в одном селении богатый купец Годимир Силович.
Жил хорошо, семейно, достатком своим не кичился, равно уважительно относился к состоятельным и бедным, старым и молодым. Люди любили купца за его честность и великодушие.
Каждое утро, неспешно позавтракав, Годимир Силович седлал своего любимого коня Серко и ехал осматривать хозяйственные угодья, широко раскинувшиеся возле селения.
Вот и сегодня серый в яблоках красавец-конь легко нёс хозяина по летним сельским улочкам, горделиво выгнув лоснящуюся шею и подметая пышным чёрным хвостом пыльную дорогу. Проплывающие мимо дворы утопали в пышной зелени деревьев с сочными каплями вишен, яблок и абрикосов на ветвях. Воробьи порхали с ветки на ветку и громко чирикали, возмущённые посягательством сородичей на фруктовые богатства, которые каждый из них считал исключительно своими.
Годимир Силович придержал резвого Серко возле небольшой белокаменной церкви и, взглянув на сверкающий крест, словно рассекающий глубокое синее небо, с улыбкой перекрестился: благодать-то какая, Господи! Он зажмурился, полной грудью вдохнул ароматный утренний воздух, с наслаждением выдохнул и легонько тронул поводья, пуская послушного коня шагом.
Возле церковной ограды пилили дрова двое – приходской священник отец Афанасий и местный мужик, бедняк Митрофан. Звонкий звук их пилы весёлым пением разносился по округе.
Купец поравнялся с ними и снова остановив Серко, поздоровался. Отец Афанасий разогнулся, утёр потный лоб рукавом тёмной рясы и улыбнулся:
– Славный денёк, Годимир Силович! С Божьей милостью легко работается. Так, глядишь, за сегодня с дровами на зиму и управимся.
Митрофан же на приветствие лишь коротко кивнул, мельком глянув на купца, и снова отвернулся, взялся за ручку певучей пилы. Но по его лицу Годимир Силович понял, что не радует мужика ни ясная тёплая погода, ни ладно спорящаяся работа. Какая-то глубокая печаль и безысходность словно прочно вросли в это тёмное грубое лицо.
– Дай-то Бог, отец Афанасий. – сказал купец и пустил нетерпеливо бьющего копытом Серко дальше.
Неприятно что-то кольнуло в сердце от вида Митрофана, померкла радость в душе Годимира Силовича, словно тёмное облачко набежало. Растревожил вид пустых и безрадостных глаз бедняка.
«Вот же какая интересная штука получается, – думал купец, выезжая за околицу, – если так рассудить, то всё у нас с Митрофаном одинаково: есть жёны и дети, дома просторные имеются, оба редкие гости в местном трактире, работяги и не пьяницы. А вот жизнь по-разному складывается.
У меня старший сын племенным табуном занимается, средний за коровьим стадом пригляд держит, младший мельницей руководит. Все при деле. Ещё дочка Варенька подрастает, всем на загляденье. Всё чин по чину. За что ни возьмусь, всё в добро, только богатеет моё хозяйство. А у Митрофана что? Дети босые, жена кое-как с соседских плеч в обноски одета, у самого рубаха и штаны латка на латке – бедняк одним словом.
И ведь не лентяй, только и видишь его за работой: одним старухам забор чинит, другим крышу латает, или вот, дрова пилит – на все руки мастер, всё умеет. А карманы у него словно дырявые, утекает весь прибыток как вода.»
С этими безрадостными мыслями посетил Годимир Силович своего старшего сына, посмотрел разросшийся табун, полюбовался на резвящихся жеребят-первогодок. Среди них были и отпрыски его любимца Серко.
Заржав тоненькими голосками, пихаясь и фыркая, эти сорванцы радостно кинулись к отцу, смешно задирая длинные ноги в сочной траве. Серко прижал уши и строго топнул копытом: не время ребятки для игр, я на службе!
Жеребята тут же остановились как вкопанные и с не скрываемым восторгом принялись разглядывать блестящие на солнце уздечку и шёлковые поводья. Серко горделиво выгнул шею и приосанился, давая возможность малышам хорошенько себя рассмотреть: вот мол, я какой!
