Вопреки всему

© Валерий Владимирович Тимофеев, 2016

Редактор Ю. Безуглова

Редактор К. Генрих

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Одиночество в тайге – крепкая отрава. Однажды ее хлебнувший, если он чего стоит, не может уже отказаться, а отказавшись поневоле, страдает как о невозможной, невосполнимой потере в жизни…

Не знаю, как у вас, а у меня слово «романтик» сразу вызывает ассоциацию с лохматым недотепой-идеалистом, вдохновенно несущим дурно рифмованную ахинею и совершенно не приспособленным к нормальной жизни. Не мудрено, ведь нынче в моде отнюдь не романтика, а успешность (по-моему, крайне гадостное слово) во всех сферах жизни: от карьеры и до спорта. Невольно вспомнишь профессора Опира, рожденного пером братьев Стругацких в те славные времена, когда слово «идеалист» еще не было ругательным.

Итак, сразу определимся, что наш романтик не имеет никакого отношения ни к «юноше бледному со взором горящим…», ни к тем хорошо упакованным экстремалам, которые на немалые, обычно спонсорские деньги предпринимают хорошо продуманные и всесторонне освещаемые прессой «авантюры». Он, скорее, один из последних представителей уже вымирающего вида – тех редких мужчин, внутри которых, независимо от возраста и «занимаемой должности», по-прежнему живет любопытный и бесстрашный мальчишка. Они иногда абсолютно непредсказуемы в общении и порой невозможны в быту, но, если вам посчастливилось называть такого человека другом, уж будьте уверены, эта дружба – на всю жизнь.

Что же касается баек… Кто из нас, затаив дыхание, не заслушивался рассказами рыбаков и охотников, будучи при этом твердо уверенным в том, что захватывающие дух приключения, леденящие душу опасности и, главным образом, размеры и ценность добычи – вранье чистейшей воды. Но это ни в коей мере не мешало нам наслаждаться повествованием. Редкому представителю рода человеческого не хочется в глазах окружающих выглядеть лучше и значительнее, чем он есть на самом деле. Это естественное и вполне понятное желание. Однако мало кому действительно удалось ощутить на своей драгоценной шкуре все прелести немудрящей таежной жизни одинокого бродяги, который может рассчитывать только на себя любимого, потому что до всех остальных еще нужно добраться, а дело это крайне хлопотное.

Ну вот, с романтиком и его байками мы, пожалуй, разобрались. А что касается неисправимости… Не знаю, что по этому поводу думаете вы, а я считаю, что есть вещи, пытаться исправить которые по меньшей мере глупо. Особенно когда ничегошеньки в них не понимаешь. Лучше просто прочитать и самому решить – а стоило ли?

Это было тринадцать лет тому назад… Всхлипывания и подвывания стареющего вертолетного двигателя бальзамом ложились на мою сладко дремлющую в объятьях пуховой куртки душу. Остались позади как всегда взбалмошные сборы, дикий дефицит времени, несданные проекты, разъяренные заказчики и весь шумный, грязный, суетливый и упивающийся своей самостью полуторамиллионный монстр. Хлюпающие звуки вращающегося винта и зубодробящее дрожание корпуса МИ-8 уносили меня вперед, опережая время, в безмолвный, на первый взгляд, мир заснеженной зимней тайги, в мою старую добрую избушку в излучине чудесной речки Черной, к потрескивающему сыроватыми дровами огоньку, уютно умостившемуся в чреве старой печки, с потрескавшимися кирпичами и лопнувшей чугунной плитой. Вялые мысли, слабо цепляющиеся друг за друга, блаженное состояние пятидесятилетнего организма, балдеющего от предстоящего, резко отличалось от скованно-окаменелой позы моего старого друга, единственного хвостатого существа, на которое я рассчитываю в этой жизни, как на самого себя, моего верного пса Соболя, не боящегося ни бога, ни черта, а сейчас изображающего «собаку табака» и, на данный момент, самого несчастного пса на свете, который считал, что страшнее вертолета ну ничего на свете не бывает. А тем временем это гремящее страшилище проглатывало километр за километром укрытой свежим снегом уральской тайги, приближая меня к исходной точке очередного охотничьего отрыва, к заброшенному на северо-востоке Свердловской области селу Александровское. Одним словом, я вновь летел в тот мир, где по-настоящему чувствовал себя в своей тарелке, независимым и раскрепощенным существом с освобожденными инстинктами и жаждой восприятия окружающего мира без всякого рода условностей и ограничений.