– Это до войны еще было, в сороковом году, – начал он.
Стояли они на боевом посту где-то в германской глубинке, дело было в самом конце войны, охраняли какой-то стратегически важный особняк, в котором не было ничего кроме мебели, и, по совести говоря, вовсе никто ничего не охранял, а сидели они на ступеньках посреди чёрной немецкой ночи и отчаянно боролись со сном.
Петька Погорельцев по прозвищу Петька-болтун поёжился, явно намереваясь начать очередной свой рассказ, перекинул автомат на колени и продолжил:
– Ехал я на лето к тётке в Саратов, жара, духота, вонь, поезд идёт медленно, то и дело останавливается. Слева бабка ртом беззубым шамкает, напротив дед яйца варёные чистит да жуёт, потом бабка храпит, дед ворчит, потом наоборот. Тоска смертная в общем.
Ну пялился я в окно от нечего делать, а что там, в окне? Поля да леса, потом станция какая, да снова поля да леса. Короче сморило меня, забрался я на верхнюю полку да заснул.
И приснился мне сон странный, будто просыпаюсь я в вагоне, а возле меня проводник стоит и так сурово мне выговаривает:
– Что же Вы, товарищ Погорельцев, спите? Ваша станция скоро, а Вы спите! Берите скорее Ваши вещи, я Вас провожу.
Ну я натурально хватаю чемодан – и в тамбур, глядь – а вагон пустой. Совсем пустой, ни одного пассажира нету! Я хоть и удивился, а виду не подал, и спрашивать ничего не стал. Поезд остановился, проводник вниз спрыгнул и ступеньки (невиданное дело) мне опустил, дождался, пока я сойду, поднялся обратно в вагон и торжественно так сказал:
– Счастливо Вам оставаться, товарищ Погорельцев, до свидания!
– До свидания, – говорю я, и поезд тут же трогается.
Стою я на перроне, глаза протираю, да зеваю, и вижу – не Саратов. Вообще не Саратов. Станция какая-то, посмотрел вокруг, вот название: станция «Солнечная», красивыми буквами зелеными написано и желтый полукруг сверху, на солнце похожий. Никогда я про такую станцию не слыхал и никого тут не знаю, а ведь к тётке не первый раз еду!
Стою, значит, на перроне – один одинёшенек, что удивительно – вообще никого на вокзале, ни одной живой души, стою и думаю, как мне теперь отсюда до Саратова добраться, смотрю по сторонам и поражаюсь, как всё тут чисто и красиво: ни окурков тебе, ни блевотины, ни нищеты, клумбочки-цветочки всюду. И тут голос за спиной:
– Здравствуйте! С прибытием Вас!
Я на голос поворачиваюсь – девушка стоит. Как она неслышно ко мне подойти умудрилась – не могу понять. Красивая, высокая, стройная, не чета твоим коровам колхозным, темные волосы в короткой стрижке, черные брови и глазами огромными голубыми смотрит на меня внимательно так, словно бы оценивает. А еще рубашка на ней белая была и короткая юбка.
– Добрый день, – отвечаю я, – тут, наверное, какая-то ошибка вышла, не моя это станция, я в Саратов еду, к тётке! Когда тут следующий поезд до Саратова?
– Саратов? – нахмурилась девушка, – нет, не слыхала про такой.
И пока у меня глаза на лоб лезли, она и добавляет:
– В любом случае, товарищ Погорельцев, следующий поезд будет только завтра утром, поэтому разрешите мне Вас встретить, показать Вам мой город, познакомить, как говорится, с достопримечательностями. Будем знакомы, я – Катя.
И протягивает мне руку решительно так, что я даже опешил и руку эту сразу пожал. Теплая рука, мягкая.
– Петр Погорельцев, – отвечаю я, держа её за руку, и ловлю себя на том, что ни глаз оторвать от неё не могу, ни руку отпустить. Неловкая ситуация значит. Стою, держу я Катю за руку, а сам думаю: как это – завтра утром? Мне тётке сообщить надо, она старуха железобетонная конечно, но старуха всё-таки…
