«Дзинь!»
«Дззинь!!»
«Дзззииинь!»
Телефон звонит – снимите трубку. Ответьте. Ответьте же!! Но… никто не желает этого делать.
Аппарат, не жалея своих сил, отчаянно, надрывно и будто бы умоляюще, кричит: «Ответьте же наконец!! Пожалуйста, возьмите трубку!» Но… Никто не спешит к нему, бедному, добросовестному железному рабу, никто не говорит, задыхаясь от спешки: «Сейчас иду! Да иду я, иду – уже бегу!»
А он всё не умолкает и, словно плачущий ребёнок, захлебывается в рыданиях: «Дзинь! Дззынь!! Дзззыыынь!!!»
Этот настойчивый звук, будто становясь с каждой секундой всё громче и громче, требует, приказывает, зовёт, просит, умоляет, заклинает: «Возьмите трубку!»
Кажется, что уже всё вокруг пропиталось, насытилось этим «дзынь». Будто этот звук заполонил пространство, и теперь каждый квадратик, каждый миллиметр квартиры вторят в унисон этому телефону. Каждая полка, каждая стена и даже каждая пылинка, в желании помочь бедняге-телефону, кричит, зовёт и настаивает: «Хозяин, где ты? Возьми трубку!» Тщетно. Невозможно удовлетворить просьбу нашего старого преданного друга – квартира пуста.
Нет никого в этой каморке, лишь темнота властвует здесь. Всё будто замерло в этой частичке огромного мира. Старания телефона – этого серенького, маленького, добросовестного трудяги, стоящего на красивой тумбочке – бесполезны. Рядом – одинокая кровать. Может показаться, что её, большую, массивную, оставили совсем недавно – словно только что обитатель этого уютного местечка, осторожно отвернув краешек одеяла, встал с постели и исчез в неизвестном направлении. Телевизор, чуть поодаль, стоит чёрным квадратом и будто бы тоже тоскует по ушедшему хозяину. Экран – будто грустное лицо, а под ним пульт, похожий на батончик горького шоколада. Его бы включить и развеселить светящейся картинкой да говорящими головами, но… Некому это сделать. Мягкий диван у стены словно говорит всем своим видом: «Ну, приляг на меня! Тебе понравится, вот увидишь!» И так хочется прилечь, заняв удобную позу, включить телевизор, найти какой-нибудь хороший фильм и пролениться, пролодырничать так целый день, а то и два. Но опять же – некому. Огромный круглый стол, стоящий посреди комнаты, зазывает гостей и хочет предложить им поужинать вместе с ним. Вот и стулья, застывшие в ожидании, и свечи, готовые придать романтики этому вечеру, салфетки, тарелки, ножи, вилки – всё уже накрыто и ждёт тебя, милый гость! И кажется, что ещё секунда, и квартира засияет, оживёт, встряхнётся ото сна весельем, шутками, шумом, гамом…
Но никто и никогда не придёт сюда больше! Не будет спать на этой кровати, не включит телевизор, не пообедает за столом. Это место покинуто – брошено. И мебель в квартире, столько лет служившая верой и правдой хозяину, будто бы грустит и всё спрашивает: «Где же ты, наш владыка? Почему оставил нас? Неужели покинул навсегда?» И лишь дребезжание телефона даёт нам понять, что в этом уголке мира когда-то была жизнь, от которой теперь осталось только одно «дзинь».
«Дззинь!»
«Дзззинь!»
Глава 2. Молчаливая Церковь
Эх, мой старый, преданный телефон… Не суждено мне удовлетворить твою просьбу, взять трубку и поговорить с человеком, который так настойчив – сидит на другом конце провода и ждёт ответа. Я бы охотно поговорил с тобой, мой терпеливый абонент… Разлёгся бы на кровати во фривольной позе и поболтал бы с тобой – о жизни, о погоде, вспомнил бы старые добрые времена – и час, а может даже два, пролетели бы незаметно… Не суждено. Я уже далеко, и, мне кажется, тебе не составит труда найти меня, если ты действительно хочешь поговорить.
