В этот день почему-то заработали висевшие на стене репродукторы, и мы услышали слово «война». Я сразу же выскочил из дома с радостным криком: «Ура, война!», но, поскольку город был пуст, а нам, ребятам, надо было срочно делиться радостью, мы вспомнили, что на берегу реки Ингула, с берегов которой со стапелей сходили большие корабли – линкоры и другие военные корабли высшего класса – будут люди, и побежали на берег, зная, что там будет с кем разделить радость. По воскресеньям там, на вбитых в метрах пятнадцати от берега подмостках, спал после небольшого похмелья дядя Микита – клепальщик завода им. 61-го расстрелянного комиссара. Поскольку он был клепальщиком, он был несколько глуховат, и нам пришлось по нескольку раз кричать: «Дядь Микита, война!» и кидать в него камешки. Он же отвечал: «Хлопци, не шуткуйте, яка ж война? Мы ж с нимцами пакт заключили, только вчера в Германию ушёл танкер», но мы все кричали свое, и он наконец нам поверил: как был в трусах, бросился в воду и поплыл к берегу. Мы же бросились в уже просыпающийся город смотреть карту – через сколько мы будем воевать в Берлине. По-нашему выходило, что дня через четыре. Но оказалось все наоборот: это немец через четыре дня пришел в наш родной город Николаев. А мы в это время пели песню: «Непобедимая и легендарная, в боях познавшая радость побед, тебе, родная наша армия, шлет наша Родина привет», и мы ждали нашу победоносную Красную армию. Но мы не знали того, что уже в немецком плену было больше двух миллионов бойцов нашей доблестной Красной армии, мы ещё ждали, что на помощь к нам придёт с Дальнего Востока знаменитая Особая Краснознамённая Дальневосточная армия под командованием нашего прославленного маршала Блюхера, который в эти дни получил первый только что учреждённый новый орден Боевого красного знамени за номером один. Но мы не знали, впрочем, как и всего остального, что маршала Блюхера уже нет в живых, что он, насмерть забитый сапогами тюремщиков, уже выкинут с самолёта где-то над Уссурийской тайгой, мы не знали и того, что командный состав прославленных дивизий, бригад уже расстрелян как враги народа. Среди расстрелянных в 1938г. был и муж моей матери, служивший в Дальневосточном военном округе в должности помощника командира 2-й отдельной механизированной бригады по хозяйственной части, носивший на тот момент четыре полковничьи «шпалы». А мама, как жена врага народа, отсидев в тюрьме до 1939 года, была выпущена. Нам, детям, говорили, что мамин муж получил новое звание и отправился дальше служить на Северный флот, а потом, что погиб в начале войны. Только через многие годы мы узнали, что он был расстрелян еще в 38-м году вместе с командным составом.
А мы уже оставляли свой родной город Николаев, спасаясь бегством: в город входили немцы. Мой дядя Саша, он же Александр Васильевич Рябовол, воевал ещё в Первую мировую войну и из-за того, что вывел роту из окружения из непроходимых Пинских болот, был представлен к Георгиевскому кресту. И вот ему поручили собрать и возглавить в Николаеве бригаду народного ополчения. В бригаде могло быть тысячи полторы человек. И он получил приказ двигаться из Николаева в сторону Херсона, а там со всей бригадой переправиться через Днепр.
И мы двинулись в указанном направлении. У нас на телеге были погружены винтовки, немного оружия, поскольку оружия на руках у мирных жителей тогда очень боялись наши власти. Поэтому шли практически без оружия. Когда подошли к Днепру, нам долго не разрешали переправляться на нашу, советскую сторону. Боялись то ли диверсантов, то ли прорыва немцев – на всякий случай боялись всех советских людей. Уходили коммунисты, а простых мирных жителей не выпускали.
