Действие разворачивается в понедельник, 1 декабря, на территории шаблонного небольшого городка, коими кишат страны постсоветского пространства.
Провожу обгрызенным ногтем по извилистым линиям советского засаленного ковра, висящего над подобием кровати. Каждая ночь и утро начинается одинаково. На меня уставились размытые силуэты человекоподобных существ, которые прячутся в узорах и хитро поглядывают.
Неестественно длинным пальцем пытаюсь проследить их путь. Острые суставы проступают под восковой оболочкой арахнодактилических кистей. Затея не увенчалась успехом, поэтому переворачиваю голову и пару минут наблюдаю в углу моего старого приятеля паука, сидящего на изящно сплетённой паутине с иссохшими трупиками мушек, почти скрывающую трещины на старом потолке. Продолжаю привычный маршрут, перевожу взгляд на мой “ угол красоты”. Трельяж – предмет роскоши и гордости в советских квартирах. Темный деревянный комод с трехстворчатым зеркалом, боковые створки которого закрываются, как книжка, позволяют таким образом посмотреть на почти живую себя.
В тон трельяжу, подпирая стену находится сервант, храня в себе не сервиз, отходя от стереотипов, а собрание потрёпанных книг. Медленно поднимаюсь со скрипучей кровати, ставлю стопы на холодный протёртый ковёр. Не такой красивый как на стене, уже попроще. Его не жалко топтать. Стены дышат в такт моей поднимающейся грудины. У изголовья раскладного дивана, именуемого кроватью – маленькое окно с неповоротливым радиатором и широким подоконником. На нём вянут от недостатка света цветы, борющиеся за каждый день своего существования в суровом климате восточной Европы. Серость сопротивляется багрянцу всходящего солнца.
Иногда возникает навязчивое ощущение, что я живу в жалком музее, посвященному жизни во времена советского союза. Тогда я представляю, что я такой же экспонат, как и ковёр на стене. Что за окном проходят заинтересованные посетители и громко что-то говорящие экскурсоводы, тыкая в меня пальцем. На деле окно выходит на соседние хрущёвки, панельки с сотнями таких же жалких квартир и серые асфальтированные дороги.
Убого. Грустно. Угнетающе. Привычно.
За дверью послышались торопливые шаги, вырвав из утреннего вязкого тумана размышлений. Бабушка собирается на работу.
– Мирослава, уже шесть тридцать, а ты ещё не позавтракала! – охрипший от тонны прокуренных сигарет без акцизы голос Надежды донёсся из кухни.
– Иду.
Медленно, чтобы не закружилась голова, отрываюсь от жёсткого матраса с царапающимися пружинами и направляюсь в ванную.
Уставший взгляд из-под полуопущенных ресниц встречает меня в зеркале. Точная копия папиных зелёных глаз смотрят на меня. Единственное, что осталось от него, если не считать машины во дворе и парочки противоречивых воспоминаний.
Сглатываю, пытаясь притупить сухость во рту. Очередное прекрасное побочное действие кучи лекарств, которых я принимаю. Покусанные губы, бледная кожа, спутанные русые после сна волосы до пояса – наследство от мамы.
Следуя за мышечной памятью выработанной за года, рука залезла в верхнюю шуфлядку: 4 мг нейролептика респеридон и 0,25 мг транквилизатора феназепам – главный подарок матушки. Вот он – завтрак и залог хорошего дня человека с загадочным, окутанным тайнами и мифами, полиморфным психическим расстройством, то бишь шизофренией. В данный момент в ремиссии. Более менее.
Залог хорошего дня довольно грубо сказано, ведь вкладышем с побочными эффектами можно накрыться. Среди моих любимых побочек: риск развития рака молочной железы, сахарного диабета II типа, опухоль гипофиза, снижение полового влечения, нарушение половой функции, аменорея, галакторея, гинекомастия, бесплодие… и этот список можно продолжать ещё очень долго.
