В среду шеф неожиданно вызвал Вадима в кабинет и объявил, что тому предстоит командировка в Москву. Нужно было пройти программу обучения работе с новой компьютерной системой безопасности, которую собирались внедрить в их конторе. Ехать Вадиму было неохота – чего он в той Москве не видал? Мать его и в детстве возила на каникулах посмотреть столицу нашей необъятной Родины, и в студенческие годы мотался как-то раз с дружбанами потусоваться в московских клубешниках. В общем, ничего нового от поездки он не ждал. А насчет обучения – так можно подумать, он сам, двадцатипятилетний программист, не разобрался бы с программой – подумаешь, бином Ньютона. Но раз начальство эту фишку с командировкой замутило, значит, надо ехать, ничего не поделаешь.
Мать, однако, вечером, когда Вадим сообщил ей о предстоящей поездке, впечатлилась по полной:
– Ой, Вадюша, как хорошо, я тебе список напишу, чего купить…
– Мать, – покровительственно прервал Вадим. – Ну ты че, в самом деле? Давно ж уже не совковые времена, и у нас все купить можно.
Мать, однако, переубедить было нельзя, она все еще помнила те времена, когда за любым дефицитом надо было переться в Москву и «доставать» там через знакомых.
– Вот, бывало, Анна Федоровна всегда мне помогала, – мечтательно вспоминала мать. – Она тогда директором в продуктовом была, так мне в дорогу и колбаски финской соберет, и икорки пару баночек отложит.
– Это че за Анна Федоровна? – сморщил лоб Вадим. – А-а-а, это та баба, дальняя родственница, у которой мы с тобой тогда на раскладушке спали?
– Ты помнишь, да? – обрадовалась мать. – Конечно, мне ведь так хотелось тебе Москву показать. А в гостиницу тогда было не попасть. Вот мы у Анны Федоровны и останавливались, спасибо ей огромное. Значит, помнишь про раскладушку? А лошадок, лошадок деревянных помнишь? Она тебе играть давала, тебе нравились очень…
– Че-то припоминаю, – лениво протянул Вадим.
Ему действительно припомнилась вдруг миниатюрная резная деревянная лошадка, удобно помещавшаяся в ладони, которую он таскал по вытертому багровому ковру туда-сюда. Встал перед глазами летний день – солнечные квадраты, лежавшие на этом самом ковре – в одном из них сидел он, пятилетний Вадик, – трепыхавшаяся над окном кружевная занавеска, запыленные листья липы, лезущие через подоконник, звон трамваев с улицы. Увидел он и мать, еще почти девчонку, вырядившуюся ради приезда в Москву в свое единственное выходное платье с люрексом, и немолодую, но крепкую, коренастую женщину с пучком седых волос, которая помогала матери заворачивать в газету великолепные яства.
– Бери, бери, Шура, ничего, дотащишь – ты вон какая молодая да сильная, – понукала мать женщина. – А мальчугану твоему витамины нужны, питание хорошее. Ну что там в вашей Караганде достать можно!
– Да-а, хорошая женщина Анна Федоровна была, сердечная, – пригорюнилась мать.
– Была? Она откинулась уже, что ли? – поинтересовался Вадим.
– Жива она, что ты, – отмахнулась мать. – Только так жива, что уж лучше б… Умом она тронулась на старости лет, а девки ее бесстыжие – Галка и Ирка – в богадельню ее сдали, чтоб жить не мешала. Вот ведь как она, жизнь-то, складывается. Всю дорогу она всех на себе тащила, а как сдала, так и вышвырнули ее как собаку. И вся жизнь-то у нее была трудная, тяжелая, так хоть бы под старость покой – и того не дали!
– Да ладно уж, прям тяжелая, – скептически ухмыльнулся Вадим. – Жила себе, считай, в Москве, в отдельной квартире. И работа не пыльная – завмагом продуктового, спину особо ломать не надо, опять же жрачки дома всегда навалом.
– Да что ты знаешь-то, – обиделась мать. – Это уж потом, в последние годы она в Москву попала. А до этого так помотало ее по всему бывшему Союзу, что не дай бог. Когда я еще ребенком была, тетя Аня много со мной возилась, но про жизнь свою, конечно, не рассказывала. А вот в тот приезд как раз, когда на раскладушке мы с тобой спали у нее, засиделись мы с ней как-то за полночь, она мне и порассказала про все. Ну а потом уж в письмах писала. До самого последнего времени мы с ней переписывались, пока она еще в рассудке была. Я над ее письмами, бывало, чуть не плакала.
