Что мы никогда не остаемся одни, стало уже общим местом. Мы окружены существами и вещами, связи с которыми поддерживаем. Мы с другими: посредством зрения, соприкосновения, сопереживания, посредством совместной работы. Все эти связи переходные: я касаюсь предмета; я вижу другого. Однако я не есмь другой. Я это я сам. Мое бытие, тот факт, что я существую, мой акт существования представляет собою нечто совершенно непереходное, безинтенциональное, безотносительное. Существа могут обменяться между собою всем, кроме своего акта существования. В той мере, в какой я есмь, я есмь монада. Именно благодаря моему акту существования у меня нет ни окон, ни дверей, а вовсе не потому, что я содержу в себе нечто, что не могу передать. Непередаваемое это то, что укоренено в мое бытие, то, что принадлежит исключительно мне. Таким образом, никакое расширение моих знаний и средств самовыражения не затрагивает моей связи с актом существования, связи прежде всего внутренней.
Может показаться, что данные о первобытном мышлении, по крайней мере, в истолковании Леви-Брюля, способны пошатнуть само основание нашего подхода ведь у него речь идет о существовании как переходном (то есть передаваемом). Благодаря причастности субъект не просто видит другого, но и является другим, это представление для первобытного мышления куда существеннее, чем его до-логичность или мистичность. И все-таки от одиночества оно нас не спасает. Во всяком случае современное сознание так просто от своих тайн и своего одиночества не отречется. В той мере, в какой опыт причастности является подлинным, он совпадает с экстатическим слиянием оба его участника в недостаточной степени в нем удерживаются, а потому мы, отказываясь от монадологии, приходим к монизму.
Акт существования не признает никаких связей, никакой множественности; он не касается никого, кроме существующего. Одиночество это не фактическая отделенность Робинзона, ни невыразимость содержания сознания; это нерасторжимое единство существующего и его дела существования. Добраться до акта существования в существующем значит заключить его в единство и обезопасить Парменида, предотвратив любые возможные попытки отцеубийства со стороны его наследников. Одиночество заключено в самом факте наличия существующих. Помыслить себе ситуацию преодоленного одиночества значит подвергнуть проверке принцип связанности существующего и его акта существования и устремиться к некоему онтологическому событию, где существующее сочетается с актом существования. Событие, в результате которого существующий сочетается со своим актом существования, я буду называть гипостазисом. Восприятие и наука непременно исходят из наличия существующих, уже наделенных своим частным актом существования. Но действительно ли неразрывна связь между тем, что существует, и его актом существования? Возможно ли добраться до гипостазиса?
* * *
Вернемся еще раз к Хайдеггеру. Предложенное им различение бытия и сущего вам, конечно, знакомо; я уже успел им воспользоваться, хотя из соображений благозвучия предпочитаю переводить эти термины словами «существовать» и «существующий», не придавая им, впрочем, особого экзистенциалистского смысла.
Хайдеггер различает, с одной стороны, субъекты и объекты, сущие или существующие, а с другой само их существование. Первые следует переводить именами существительными или субстантивированными причастиями, а второе глаголом. Это различение, проведенное в самом начале «Бытия и времени», позволяет избавиться от некоторых двусмысленностей в истории философии, в которой зачастую исходили из акта существования, чтобы добраться до существующего, вполне обладающего актом существования, то есть до Бога.
