Наружная стена в мастерской моего отца давно начала осыпаться, и когда мне было одиннадцать, он решил, что пора ее перестроить. Стена была большой: метра три с половиной в высоту и шесть в ширину. Отец все делал своими руками. Но в тот раз он решил, что эта работа пойдет на пользу мне и моему младшему брату Гарри.
Сносом папуля занимался сам. Помню, как я посмотрел на огромную зияющую дыру и не поверил своим глазам. Я был твердо уверен, что на этом месте больше никогда не будет стены.
Почти каждый день в течение года мы с братом после школы отправлялись в мастерскую и строили стену. Мы все делали сами – закапывали опоры, таскали ведра, смешивали раствор. До сих пор помню состав: две части цемента, одна часть песка, одна часть извести. Мы намешивали раствор лопатами прямо на тротуаре, заполняли им семилитровые ведерки и укладывали кирпичи. Мы не пользовались арматурой или деревянными рамками, у нас был только обыкновенный уровень – тот, что с пузырьком воздуха в середине.
Если вы хоть что-то смыслите в стройке, то знаете, что так делают только полные чудаки. Чисто между нами – это был чуть ли не каторжный труд. В наше время за такое и службу защиты детей можно было бы вызвать. Такая нудная и бессмысленно долгая работа заняла у двух детей почти весь год, хотя команда взрослых мужиков справилась бы за пару дней.
Мы с братом пахали на выходных, в праздники и каникулы. В тот год мы потратили на это весь летний отдых. Все это было не важно – отец никогда не брал выходных, поэтому и нам было нельзя. Я все время смотрел на дыру в полном отчаянии – она казалась невозможно огромной. Думал, что этому не будет ни конца, ни края. Казалось, что мы строим Великую Западно-Филадельфийскую стену – миллиарды красных кирпичиков бесконечно тянулись в далекую пустоту. Я был уверен, что состарюсь и помру, так и мешая цемент и таская ведра, иначе просто и быть не могло.
Но папуля не давал нам продыху. Каждый день мы должны были приходить, мешать цемент, таскать ведра, класть кирпичи. Хоть дождь, хоть адская жара, даже если я был не в настроении, даже если я заболел, даже если завтра была контрольная – отговорок он не принимал. Мы с братом жаловались и протестовали, но папуле было наплевать. Он взял нас в оборот. Эта стена была нашей константой, нашей неизменной. Сменялись времена года, друзья появлялись и пропадали, учителя выходили на пенсию, но стена оставалась. Во веки веков, стена была всегда.
Однажды мы с Гарри были в особенно паршивом настроении. Мы тянули резину и ныли себе под нос, «невозможно то-се», «ужасно пятое-десятое».
– На кой нам вообще сдалась эта стена? Это невыносимо. Мы ее никогда не достроим.
Папуля нас услышал, бросил свои инструменты и направился к нам, демонстративно топая ногами. Он выхватил кирпич у меня из рук и выставил его перед нами на вытянутой руке.
– Да забудьте вы про эту чертову стену! – сказал он. – Нет никакой стены. Есть только кирпичи. Ваша работа – идеально уложить вот этот кирпич. Затем следующий кирпич. Затем еще один. Вы не строите стену. Вы кладете кирпичи, один за другим.
Он вернулся в мастерскую. Мы с Гарри переглянулись, помотали головой – старик совсем спятил – и продолжили мешать.
Самые важные жизненные уроки я усваивал вопреки самому себе. Я им сопротивлялся, отрицал, но в конце концов от тяжелой правды было не увернуться. Кирпичная стена моего отца была одним из этих уроков.
Тянулись дни, и я начал понимать, что он имел ввиду, хоть мне и не хотелось себе в этом признаваться. Когда я думал о стене, работа казалась невозможной. Нескончаемой. Но когда я думал об
