Пролог: Спящий и видящий сны
Ветер стонал, словно мучимый болью ребенок.
Мохнатые черпороги сгрудились в кучу, грея друг дружку боками. Густой клочковатый мех защищал их от ярости бури. В середине стада, жалобно блея, дрожали телята. Склонив увенчанные тяжелыми ветвистыми рогами головы к укрытой снегом земле, животные жмурились, берегли глаза от вихря колких снежинок, дыхание их оседало инеем на мохнатых мордах. Так, утвердившись на месте, черпороги заняли круговую оборону и ждали.
Медведи и волки – те пережидали бурю по берлогам да норам, кто в смиренном одиночестве, кто в уютной компании стаи. Как бы ни подводило брюхо, никакой голод не в силах был выгнать их из убежищ, покуда не стихнет горький, тоскливый плач ветра, покуда не поредеет слепящая снежная пелена.
Шторм, налетевший с моря, с ревом обрушился на деревушку Камагуа, принялся что есть сил рвать, трепать кожи, натянутые на рамы, связанные из костей огромных морских зверей. Стоит шторму уняться, клыкаррам, живущим в здешних краях так давно, что и не сосчитать, снова – в который уж раз! – придется чинить и заново ставить ловушки да сети. Жилища их, хоть и прочны, ни разу еще не смогли выдержать натиск этого шторма без ущерба. Вот и сейчас с его появлением всем пришлось поспешить в просторный общий дом, выкопанный глубоко в земле, затянуть туго-натуго шнуровку входного полога и сидеть здесь, в густом чаду масляных ламп, пока ненастье не уймется.
Местный старейшина Атуик ждал, стоически храня безмолвие. За последние семь лет он повидал таких штормов немало. Долгую он прожил жизнь, длина да желтизна его клыков и морщины на бурой коже тому свидетели, однако эти штормы – не просто штормы, не природой они рождены…
С этими мыслями Атуик оглянулся на младших. Дети дрожали – нет, не от холода, они же клыкарры, но от испуга.
– Он спит и видит сны, – прошептал один из детишек, сверкнув глазами и тревожно встопорщив щетину усов.
– Молчать! – пожалуй, резче, чем стоило бы, рыкнул Атуик.
Испуганный ребенок умолк, и в общем доме вновь наступила тишина, нарушаемая лишь щемящими, тягостными причитаниями ветра да вьюги.
Казалось, бессловесный, но исполненный смысла напев, низкий, утробный гул дюжины голосов, клубится под потолком, будто дым. Напеву вторил неистовый бой барабанов, треск погремушек, суховатый стук кости о кость. От буйного ветра деревню таунка надежно хранила стена из бревен, столбов и кож, а покатые кровли, сомкнувшиеся над просторным залом наперекор суровым стихиям севера, были крепки.
Но даже все звуки сокровенного древнего ритуала не могли заглушить стонов ветра. Танцор, шаман по имени Камику, сбился с ритма, споткнулся, неловко подвернув копыто, но тут же оправился и продолжал пляску. Сосредоточиться. Главное – сосредоточиться. Только так и можно обуздать стихии и принудить их к повиновению; только так его народ и смог уцелеть, выжить в этих студеных, безжалостных землях.