Пятью годами ранее
Ерошу и без того взлохмаченные, мокрые волосы. Запястье плохо сгибается. Уже целый час я лежу в ванне, то и дело погружаясь в воду с головой и отсчитывая, как долго могу не дышать. Пока что мой рекорд – девяносто три секунды. Маловато.
Сажусь на край ванны и тянусь к шкафчику над раковиной за упаковкой обезболивающего. Осталось всего несколько таблеток. Надеюсь, мама скоро купит еще. Достаю две таблетки и, зажав их в кулаке, наполняю стакан водой. Глотаю одну за другой; остатки воды выливаю в раковину.
Повернувшись боком, разглядываю в зеркале шрамы на спине. Возле лопатки виднеется свежая царапина; хорошо, что кровить перестала. Под ней переливается багровым и фиолетовым огромный синяк. Дотрагиваюсь до него и чувствую глубоко под кожей тупую, ноющую боль. Я бы принес льда из кухни, но тогда придется пройти мимо гостиной, а я не хочу привлекать к себе внимание. Уже поздно, двенадцатый час. Я давно должен быть в постели: завтра в школу.
Встаю и убираю оставшиеся таблетки в шкафчик. Кладу их на вторую полку сверху – выше не достаю – и придвигаю к самой стенке. Конечно, завтра они мне понадобятся. Закрыв шкафчик, вижу свое отражение и только сейчас замечаю на нижней губе ранку. Подавшись вперед, рассматриваю ее, зажав губу между пальцами. Ранка уже заживает. Не помню, когда она возникла, но точно не сегодня.
Покачав головой, отодвигаюсь от зеркала. Неважно, когда я ее схлопотал. Как только она заживет, ее сменит другая. Появятся новые синяки, новые ушибы.
Продолжаю разглядывать себя в зеркале. Спина сгорблена, уголки губ опущены, глаза ввалились и потускнели. Откидываю со лба челку, открывая глубокую горизонтальную ссадину. Она очень долго не проходит, и я уже начинаю волноваться, как бы на ее месте не образовался шрам. Торопливо загораживаю ссадину волосами и, отвернувшись от зеркала, натягиваю футболку. Футболку я вынужден носить постоянно, чтобы закрывать потемневшие синяки на спине. Стоит одному зажить, на его месте неизменно появляется другой. Надеваю шорты и, спустив воду из ванны, небрежно швыряю туда влажное полотенце. Последний раз бросаю взгляд на зеркало. Синяков не видно, можно идти.
Осторожно выхожу в коридор. Свет выключен, темно. На цыпочках пробираюсь к лестнице. Дверь в гостиную приоткрыта. Родители смотрят какое-то шоу: до меня доносятся их голоса и смех, а еще шум от телевизора. Они сидят в обнимку на диване. Отец нежно прижимает маму к себе, уткнувшись ей в волосы. Мама смеется, хотя вид у нее усталый. Она вернулась с работы всего час назад, как раз когда я заходил в ванную.
Поднимаюсь на второй этаж. Мягкий ковер заглушает звук шагов. Вижу впереди проникающий сквозь дверной проем свет, который я так и не выключил. Перед тем как идти к себе, захожу в комнату справа, к братьям.
Глаза привыкают к темноте, и я различаю самого младшего, Чейза. Он спит на животе, обняв подушку и свесив одну ногу с постели. На кровати напротив тихонько посапывает Джейми. На лбу у него шишка: сегодня мальчик из класса случайно попал в него мячом во время игры в бейсбол.
Как бы я хотел, чтобы мои синяки тоже были чистой случайностью.
Прикрываю дверь, оставив небольшую щелку для Чейза, который все еще боится темноты, и иду в свою спальню.
За этот час в комнате ничего не изменилось. На полу по-прежнему валяются тетрадные листки, на которых я делал задание по алгебре и, очевидно, выполнил его недостаточно хорошо. Один из листков порван в клочки: именно на нем было то уравнение, которое я решил неправильно. Всего одна ошибка – и вся работа забракована, пусть это всего лишь задание для седьмого класса. Сдавать его нужно только на следующей неделе, но придется завтра же все переписать и надеяться, что на этот раз он будет доволен.
