#Я – мама, и я хочу на ручки! Ответы на вопросы, которые сводят родителей с ума

Я – эксперт по детско-родительским отношениям.

Катя

Так бы я могла сказать о себе лет 10 назад, когда никаких детей у меня не было. Сейчас я мама двоих сыновей, восьми и двух лет. Чем больше мой реальный опыт материнства, тем скромнее я оцениваю свою «экспертность». Моя подруга, мама четырех детей, говорит, что родительство – «зона постоянной турбулентности и неопределенности». Все так. Наверное, в чем я действительно сильно продвинулась за восемь с лишним лет жизни «мамой» – это в способности выдерживать и даже наслаждаться этой неопределенностью и изменчивостью. Нет, я не достигла «дзена». Я не стала идеальной матерью. Я часто совершаю то, о чем сожалею. И даже то, о чем стыдно рассказать. Я все еще (навсегда?) в зоне турбулентности. Но я многому научилась, пока меня трясло. Я вся в синяках от ударов «граблей», но я гораздо быстрее теперь от них уворачиваюсь.

Наверное, про этот опыт, опыт ошибок, поиска, открытий, – про это мне хочется рассказать больше всего. Про то, что никто не рождается экспертом в материнстве. Про то, что мы очень часто идем похожими путями, только не знаем об этом, так как не очень принято говорить о том, что сложно, страшно, стыдно. Про то, что очень важно найти свой круг «неидеальных матерей», с кем можно разделить сложности родительства. В какой-то мере эта книжка – попытка такого разделения.

Еще я – психолог. Когда я только шла учиться психологии, я хотела быть детским психологом. Я четко видела свою миссию: спасти детей и их психическое здоровье от травм, наносимых их ужасными родителями! В процессе обучения и личной психотерапии, чем больше «залечивались» мои собственные детские травмы, тем меньше мне хотелось заниматься детской психотерапией. Не берусь утверждать, что всегда есть такая связь, но у меня было именно так: оказалось, что желание идти в детскую психотерапию было связано с потребностью залечить свои «раны».

В итоге, я работаю психологом со взрослыми. Работаю с разными темами, чаще всего не связанными с детьми. Тем не менее профессиональный интерес к теме детско-родительских отношений остался. Только мне стало интереснее смотреть на эти отношения со стороны взрослого: как последствия детства проявляются во взрослом возрасте, как влияют на уже наше родительство, как изменения родителей влияют на изменения детей.

Как психолог, я знаю, что дети и их родители – это две части одной системы, в которой изменение одной части ведет к изменению в другой. И ведущая роль здесь у родителей. Изменяемся мы, наше восприятие, наше отношение, наше поведение – изменяются дети.

Обратное при этом не всегда работает. Дети изменяются постоянно – мы не всегда готовы это увидеть и принять. Мало ли примеров, когда родители не меняют своего отношения с ростом ребенка, когда с подростком ведут себя так же, как с двухлетним, пытаясь контролировать любые его действия? Мало ли примеров, когда не принимаются изменения настроений, желаний, целей ребенка («ты же сам хотел заниматься музыкой?!»), и родители пытаются вернуть ребенка в понятное и прогнозируемое состояние? Мы гораздо менее гибкие, чем дети, но гораздо более влиятельные в отношении вот этой нашей общей системы.

Я сама нередко «приносила» на личную психотерапию какие-то вопросы и проблемы, связанные с моим старшим сыном Пашей. И до сих пор меня поражает, как то, что у меня что-то проясняется, что к чему-то меняется отношение, влияет на него. Из последних примеров: как только у меня ушла тревога на тему «не слишком ли он подвисает в айпаде», он стал гораздо меньше в него играть. И то ли это крепкая бессознательная связь мамы и ребенка, и у него что-то действительно поменялось, то ли за моим искаженным тревогой восприятием я по-другому видела, сколько времени он играет, – не знаю, думаю, и то и другое.