© Валерий Давыдов, 2021
ISBN 978-5-0053-7147-8
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Я шёл всё время строго на восток
Я шёл всё время строго на восток,
Спидометр испортился в груди,
Но я поделать ничего не мог —
Ещё пол-жизни было впереди.
Я бинтовал полотнами дорог
Босые от безденежья ступни,
Но кровь рябин забинтовать не мог,
Всю осень кровоточили они.
В конце пути я всё-таки прилёг.
Ну сколько можно, дайте отдохнуть!
Но я поделать ничего не мог:
Уже пора идти в обратный путь.
И я дошёл бы может, видит Бог!
Принёс в кармане пригоршню монет,
Но я поделать ничего не мог,
Из этого пути возврата нет
Я – последний поэт Атлантиды!
Под ногами – пока ещё твердь,
Перед взором – чудесные виды,
А в душе – запустенье на треть.
Люди даже вокруг и не знают,
Что готовит грядущее им,
Что готова им доля иная
В круговерти из вёсен и зим.
Мне не хочется сон их нарушить
И не хочется бег задержать,
Чтобы их всеобъемные души
Не разъела до времени ржа.
Пусть бегут в эти тёплые зимы
И глядят свои вещие сны,
Где все беды проносятся мимо,
Как мгновения вечной весны.
Атлантида останется сказкой
И синонимом небытия,
Пусть о ней вспоминают с опаской,
Остальные поэты-друзья,
Раз она прозябает бездарно,
Ничего им, как будто, не дав,
Лишь названием высокопарным
Как Полярная светит звезда.
Я покуда один пострадаю
Над ужасною тайной своей,
Провожу журавлиную стаю
В те края, где не ждут журавлей.
Пусть она невозвратно утонет,
И меня за собой унесет,
Но в её атлантическом стоне
Вы услышите имя моё.
Может, я пережил Атлантиду
А, возможно, и собственно, смерть,
Чтоб на жизнь одного индивида
Как бы со стороны посмотреть?
Для меня это вовсе не сказка,
Не какой-нибудь заспанный сон,
Не пробитая пулею каска,
Что носить будто и не резон.
В крайнем случае, может быть, клапан,
Что у сердца поехал вразнос,
Уберите, пожалуйста, лапы,
И не суйте, тем более, нос!
И со скальпелем тоже не лезьте,
Раз страну мою трудно спасти,
Даже если попробовать вместе
В штормовом океане грести.
Мне она не настолько чужая,
Как у бывшего друга жена,
И не больше другим угрожает,
Чем любая какая страна.
Как поэт не держу я обиды
Даже за униженье моё.
Я – последний певец Атлантиды,
Как я сам понимаю её.
Паруса каравелл! Вами бредит огромное море,
Вы синонимом воли служили во все времена,
И пусть в трюмах в цепях появились невольники вскоре,
Это так получилось и в этом не ваша вина!
Паруса каравелл! Вы как белые крылья у чаек,
Вас полощут шторма, оттого белоснежно чисты,
Вы как будто упряжки красивых, породистых лаек,
Улетаете ввысь, обгоняя любые мечты.
Паруса каравелл! Что вам гимны и клятвы до гроба!
Вы такое видали, что стыла и кровь моряков,
Магеллан и Колумб, что на это вы скажете оба?
Впрочем, ваши слова не погасят огни маяков.
Паруса каравелл с моряками из кованой стали!
Им солёные брызги лечили тоску и хандру,
Только вряд ли узнаешь, о чём эти люди мечтали,
Если вахту стояли свою на знобящем ветру.
Паруса каравелл неужели запомнили гены,
Как запомнили рай и змею на запретном плоду?
Если только почувствую вкус обжигающей пены,
Значит больше назад я уже никогда не приду.
Схороните меня в эмиграции
Не на Сент-Женевьев-де-Буа,
Где бы в гроздьях душистой акации
Утонула моя голова,
А в краю, где цепляет туманами
Небосвод за кремнистый забор,
Где с поэтами я полупьяными
Бесконечный веду разговор.
Край стоит тот забытый, заброшенный,
Как рубцовский последний удел,
Там любое лицо перекошено,
Там любой человек не у дел!
Перекошена, перекорёжена
Там любая людская судьба.
Наплевать, что не будет ухожено
Там моё Женевьев-де-Буа.
Наплевать, что там нету акации,
Наплевать, что жестка там трава.
Я домой еду как в эмиграцию,
Я имею на это права!
