Настали поганые времена. Слова эти Пауль слышит с удручающим постоянством: взрослые обожают повторять их снова и снова. Ни порядка, ни жизни людской, что завтра будет – одному Богу ведомо. Иногда, глядя на самого Пауля или его друзей, добавляют совсем уж угрюмо-безнадежное: «докатились…»
Мальчишку подобные слова всегда раздражают – быть может, оттого, что говорящий обязательно должен посмотреть на аккуратную заплату на видавшей виды курточке. А что он, виноват, если из забора у старых сараев торчит несколько гвоздей? Или в те благословенные времена, об утрате которых так горюют окружающие, гвозди не имели обыкновения торчать, где ни попадя?
Словом, взрослым на глаза лучше лишний раз не попадаться. Не такое уж трудное занятие: дядя Вилли пропадает на работе, а тетушка Гретхен предпочитает сидеть дома. Полупустые берлинские дворы целиком во власти своих щеголяющих разноцветными заплатами хозяев.
Пауль облюбовал здоровенный кустарник в самом центре двора. Говорят, раньше на этом месте была большая клумба, и дворники исправно поливали тянущиеся к солнцу васильки. Теперь же, никем не прошенная и никем не званная, вымахала разлапившаяся во все стороны зеленая махина. Взрослые и этим недовольны, зато внутри можно спрятаться, словно за стенами древнего замка.
Громкий треск возвестил появление еще одного властителя зеленой цитадели. Фриц Морген – такой же худощавый, белобрысый и в такой же залатанной куртке. На расцарапанной физиономии – довольная улыбка.
– Гляди, чего я нашел!
На протянутой ладони – две целых сигареты. На белой бумаге под роскошным вензелем выведено каллиграфическое «Juno Josetti». Только и остается, что восхищенно вздохнуть. В кармане в спичечном коробке лежит несколько подобранных окурков, но найти целую сигарету, да еще недешевую – такое везение выпадает нечасто.
– Угощайся, – щедро предложил Фриц. Пауль не стал заставлять себя уговаривать и живо цапнул предложенный подарок. Вытащил из кармана второй коробок, со спичками. Чиркнул по ребристому краю, серная головка громко зашипела с первого раза. Сложил руки по-фронтовому, закрывая огонек от ветра. Сначала дать прикурить товарищу, затем – самому.
Черт его знает, чего в этом жесте фронтового, но если сказать именно так, все вокруг смотрят с малопонятным уважением. Или: «мой отец – фронтовик». Скажи такое, и сразу будто вырастаешь среди людей на голову. Во взглядах взрослых появляется что-то мрачное, угрюмое и одобрительное. Сам Пауль ни отца-фронтовика, ни матери не помнит – мать умерла от туберкулеза в двадцать третьем, когда ему едва исполнилось четыре года. А отец с фронта так и не вернулся. Так что кроме дяди Вилли и тетушки Гретхен других родителей он, считай, и не знает. А вот старший брат наверняка их помнит. Только Рудольф, хоть и живет неподалеку, сам уже успел обзавестись семьей. А потому не принимает в жизни Пауля никакого участия. А тот и не настаивает. У Фрица папаша тоже фронтовик. Не дурак выпить, а еще лупит его почем зря. Хотя за тетушкой Гретхен тоже ремнем по заднице вытянуть не заржавеет.
Какое-то время сидели и курили в тишине. Выкурить целую сигарету – настоящая история. Белая бумага потрескивает, огненная полоска с каждым вдохом медленно подбирается к пальцам. Не то что коротенький окурок, какого порой хватит всего на две-три затяжки.
Раздавшиеся неподалеку голоса заставили прильнуть к земле. Времена нынче и впрямь поганые, раз по двору запросто могут шататься те, кому лучше не попадаться на глаза. Удачно, что они в кустах – сюда за ними, случись чего, не полезут. Да и кому они нужны. Лишь разобрав знакомый фальцет, Пауль облегченно выдохнул.
