Я родился легко и жил до определенной поры легко. Поскольку воля у меня была из стали, а кулак наподобие молотка – эти два фактора позволяли мне жить относительно независимо.
Однажды мне пришлось пройти по карнизу 11 этажа размером с каблук. До сих пор вижу игрушечные машинки и каких-то муравьев внизу.
Поскольку у меня был всеми признанный литературный дар, я позволял себе сочинять от нечего делать «рассказики» с позиции стоящего на карнизе. Всерьез я к своей прозе не относился.
Но однажды я побывал в гостях у моей приятельницы, некоей Людмилы Борзяк, впоследствии ведущей московского радио, и она попросила меня написать «рассказик», что я тут же на ее глазах и сотворил. Этот рассказ назывался «Графиня де Кавальканти» и описывал в оригинальной форме реальный эпизод ее жизни. Всякий раз, когда я ее посещал, я что-нибудь сочинял.
Я также сочинял рассказы в гостях у других своих знакомых. Скорее всего, потому что сочинялись они не для печати, а для друзей, мысли в них текут спокойно, ничем не стесненно.
Какая бы то ни было внешняя или внутренняя цензура в них отсутствует совершенно. Ни их форма, ни их содержание меня никогда не волновали.
Помимо прозы я всегда сочинял стихотворения и долгие годы считал и считаю это занятие главным в моей жизни. Стихи я, напротив, пытался опубликовать, а поскольку у меня не сошлись точки зрения на творчество с советской властью, я попал под весьма заботливую опеку КГБ. В беседах со мной эти господа почти всегда упоминали о моих рассказах, так что благодаря им я начал думать, что они из себя что-то представляют, кроме развлечения для меня и моих друзей.
В этот период я написал первую свою фантастическую повесть «Старая рукопись», увезенную знакомым моих знакомых во Францию и, по непроверенным слухам, опубликованную в каком-то журнале. Мой экземпляр повести, к сожалению, пропал. А что касается повести «Яблоки горят зеленым», то я просто взял перо и одним духом написал половину повести. Потом я так же написал вторую.
Повесть имела оглушительный успех. Я чуть ли не ежедневно читал ее в домах маститых писателей, на нелегальных студенческих вечерах, на так называемых «квартирниках». Все, в том числе известные, великие люди, катались от смеха по полу, а я зарабатывал себе статью 190 прим. УК РСФСР.
Хотя в повести, на мой взгляд, ничего особенно антисоветского не было, но почему-то именно она как магнит притягивала к себе органы госбезопасности, пока они не выкрали ее из моей квартиры ночью, когда я находился на дежурстве в Доме-музее А.Н. Островского. Да еще один «друг», взявшись переправить ее на Радио Свобода, отнес ее в «контору». Поскольку от меня чекисты видели только ненависть и издевку, они арестовали мою питерскую знакомую у дверей квартиры. «Ну, раскалывайся, диссидентская подстилка», – сказал ей какой-то майоришка. На его невезенье, отец моей приятельницы оказался крупным партийным бонзой, и через несколько минут идиот «зело посрамлен был, и со стыдом велием в оцех бежаша»…
Началась «перестройка». «Яблоки» подрядилось опубликовать издательство МГУ «Прометей» совместно с «Воздушным транспортом». Эти господа обворовали меня на три тысячи рублей, которые матушка дала мне из «похоронных»…
Через пару лет после этого одиозная московская литературная дива Оля Ермолаева взяла у меня рукопись для «Знамени». Много восторгов было и якобы обещаний редсовета напечатать, а рукопись в результате пропала. Интересно, что в том же журнале в ранней моей юности у меня пропали четыре общих тетради стихов.
