Вера выглянула в окно кухни и увидела, как во двор въехал черный вместительный БМВ и остановился на площадке для парковки. Дверь открылась и из машины вышел мужчина в светлой рубашке и темных штанах. Это был долгожданный гость, друг детства мужа, Евгений. В одно мгновение Вера оценила гостя: мужчина лет 50, высокий и статный, большие карие глаза, крепкий подбородок, темные волосы, белая рубашка и загорелые руки. В них он держал большой букет красных роз.
Она вытерла руки, испачканные мукой, о фартук, который она надевала, когда катала тесто, и пошла в прихожую, чтобы впустить гостя.
Он вошел, протянул ей букет и широко улыбнулся, даже не улыбнулся, а ослепил ее широкой улыбкой:
– Вот какая у Вани жена! – сказал он и бесцеремонно оглядел ее всю до самых босых ног. – Такую не стыдно соблазнить! Совершенно в моем вкусе!
– Соблазнять жен своих друзей Ваша основная специальность или побочная, между делом? – спросила она, пораженная его открытостью и простодушием. Или это была просто наглость?
– Соблазнять красивых женщин разве профессия? – искренне изумился он и снова оглядел ее до самых ног и задержал взгляд на ее большой груди, выпиравшей из под тонкого свитера. – Это же порыв души, праздник чувств! Что тут неясного? Обижаете, мадам!
– Проходите, – пригласила она гостя, – я на кухне, занимаюсь тестом, хочу испечь пирог!
Гость снял легкие туфли, прошел за ней на кухню и сел на стул сбоку большого стола, на котором стояла кастрюля с подошедшим тестом. Она наполнила холодной водой вазу, поставила в них цветы и обернулась к гостю.
– А какая же у Вас профессия? – спросила Вера, переводя дыхание. Она была шокирована. Она была растеряна и не знала даже, что и думать. В его наглости есть какое-то откровение, и простодушие, и даже …обаяния, подумала она.
– Сейчас все торгуют независимо от профессии и образования, – ответил гость и уставился на нее, наблюдая, как она замешивает тесто. – Я тоже торгую. Произведениями искусства. Антиквариатом.
Она чувствовала каким-то образом его откровенный, изучающий, оценивающий взгляд и наблюдала одновременно за собой, как в ней самой поднимается откуда-то снизу теплая волна и разливается по ее телу; это была очень приятная волна, летняя, благодатная, волшебная…
– Вы надолго в наши края? – спросила она с вызовом, – может планируете сходить в театр? Может у Вас есть намерение похлопать в ладоши местной прима-балерине?
– В театр я не хожу, – простодушно ответил он. Похоже, простодушие было его основным элементом души. Может она только из нее и состояла и была тем поводырем, который вел его по жизни. – Книги тоже не читаю, – на всякий случай добавил он. – А Вы, такая обворожительная женщина, похоже, по своему шарму и фигурке, любите постель! Любовные игры!
Она снова обомлела от его слов! Это было уже слишком, хотя и правдой! Да, правдой! Но кому какое дело! Но мало ли кто что говорит. Не запретишь! Это как-то приятно слышать, и вместе с тем противно, даже отвратительно…Все таки наглости ему не занимать.
– Похоже немного на то, что я Вам нравлюсь! Как жена Вашего друга. Дружественно! – сказала она и переменила позу. Поза переменилась оттого, что теперь она стала раскатывать тесто и потому ее тело стало ритмично двигаться от положения стоя к положению вперед. Она стала ритмично двигаться вперед и назад.
Гость не отрывал от нее взгляда.
– Нет, – сказал он просто, – Вы вызываете у меня совсем другое чувство, далеко не дружественное, а наоборот, дерзкое и властное. Я бы с удовольствием затащил Вас в Вашу спальню!
Она лишилась дара речи. Какое-то время она механически и бессмысленно катала тесто и раскатала его уже до тонкости блина, но продолжала катать, то есть двигаться, и молчать. Она сейчас справлялась с тем огнем, который обжег ее изнутри до самого лица. Ее прелестное лицо озарилось светом.
