Когда они вернулись, Игорь Ждан только-только закончил переоценку. «Профилактическую», как выразился Халин – ведомость на десять пунктов, из них две стиралки. Обе подешевели на пятёрку. Непонятно зачем. Тем более – цены не переступили никаких психологических рубежей, не стали, например, тысяча девятьсот девяносто восьмью вместо две тысячи трёх.
– А это снова мы, – сказала женщина.
Игорь кивнул. Хотел добавить «И снова здравствуйте» из анекдота, но не стал.
– Давай посмотрим ещё раз, – прямо таки скомандовал мужчина.
По классификации Шевеля это были «моська» и «физкульт-привет»: «Очередной, блин, физкульт-привет – весь такой на подрыве, бодрячком, со старту обращается на ты: помчали к тому холодильнику, теперь к тому, достань, покажи-расскажи. А моська бежит рядом и что-то подгавкивает»… Шевелевских кличек хватило бы на словарик: наш-друг-пиши-читай («и охрану он знает, и опт знает, и директора – с тем учился, на той женился»), салоеды («привет из Кацапетовки»), студентки-институтки («щеки красные и в пол смотрят»), терминаторы («зимой, блядь, в тёмных очах»), а ещё – бобры, тёти-аси, кулибины, и ещё, ещё, ещё.
Мужчина быстро зашагал между рядов, за ним – жена, а Игорь, который вроде должен был идти первым, замкнул процессию.
– Ой, – испугалась моська, – а где?
– Вот, – Ждан показал на аристон аквалтис (в обед, когда выставляли новую технику, его передвинули метра на полтора), – ждёт вас.
Физкульт-привет открыл люк, вытащил инструкцию, но тут же закинул обратно.
– Как думаешь, – спросил он Ждана, – стоит взять?
– Не пожалеем? – добавила моська.
– У меня самого аристон, – зачем-то сказал Игорь, – только другая модель, узкая.
Он никогда прежде не пользовался этим приёмом, да и вообще считал какой-то пошлостью говорить, что у него такая машинка, у брата – такая, у кума-зятя – такая. Даже если покупатели спрашивали в лоб, а что у вас за стиралка, Ждан обычно отшучивался, что себе на стиралку ещё не заработал – сапожник без сапог… Вот Селиванов, например, всегда добавлял: «сестре год назад посоветовал, и ни разу не жаловалась», «друзья недавно купили», «у меня тоже эл-джи».
– У тебя не аристон, – покачал головой мужчина, – у тебя занусси.
Никаких претензий – «кому ты врёшь?» – простая констатация. Игорь вздрогнул.
– Механика, – продолжил физкульт-привет, – почти как та, восемьсот двадцать вторая, только с тремя ручками, у тебя можно отжим регулировать, и на тысячу оборотов. Модель – десять тридцать два. А механику взял, потому что – проводка дома хреновая, свет постоянно мигает. И брал, кстати, не здесь, – мужчина кивнул на дверь, – у конкурентов, через дорогу – ты почему-то думаешь, что покупать в своём магазине неправильно, хоть и скидку можешь хорошую выбить.
Игорь увидел свою занусси, полногабаритную, десять тридцать два, стоящую на кухне между плитой и мойкой.
– Так что? – спросил мужчина. – Стоит взять аристон?
В «Європу» он устроился через полгода после открытия. К тому моменту супермаркет сменил корпоративные цвета с евросоюзовских – жёлтого и синего – на красный и белый, стандартные для магазинов быттехники в городе (кроме, пожалуй, салатного «Комфорта», но это отдельная история). С логотипа «Європы» исчезли звёздочки, а значок евро стал буквой «Є».
Улица Космонавта Добровольского, вернее её часть – от метро и до кольца – была настоящей уолл-стрит торговцев техникой. Здесь находились филиалы «Дома Электроники», «Аудио-Видео», «Цифрового центра» и «Мира бытовой техники». И пока ещё одиночки: «Холодильники & Co.», «Технократия». И «Європа». Не говоря уж про чепэшников – с десяток маленьких магазинчиков, как правило, узкоспециализированных – кондиционеры, телефоны, компьютеры. Впрочем, все они прятались или во дворах, или на примыкающих улицах – на Космонавта Добровольского висели лишь таблички-указатели: «Вход через арку», «20 метров», «За автомойкой».
