Мы провожали поезд глазами, но вскоре причудливо ветвящиеся пути увели его куда-то вправо, и с прощальным гудком паровоза последний вагон поезда «Новгород – Итиль» скрылся за грязными пакгаузами Владимирского вокзала.
– Ну, хоть не стала шокировать публику и взяла первый класс, – хихикнула Ленка. – А могла бы тряхнуть стариной и поехать в паровозной бригаде.
Мама с интересом посмотрела на неё, вопросительно приподняв бровь.
– Ты даже не представляешь, мама, до чего Гана отвязная, – охотно пояснила Ленка. – С ней путешествовать ужасно интересно. С ней даже Алина становится весёлой.
– Дури она с ней набирается, а не весёлой становится, – проворчал я. – Жалко, конечно, что Гана уехала, как-то сразу пусто стало. Ты сейчас в клинику, мама?
– В клинику, – кивнула она. – Сегодня придётся задержаться, к ужину не ждите. Ну всё, дети, я поехала.
– А мы куда, Кени? – спросила Ленка, глядя ей вслед.
– Поехали домой, – после недолгого размышления решил я. – Что-то нет настроения в контору ехать. Да и подумать много о чём стоит, а там подумать не дадут.
Мы двинулись к выходу с перрона, обходя скопления пассажиров и уворачиваясь от тележек носильщиков. На соседнем пути только что началась посадка на поезд до Владимира, и на перроне царило оживление.
Уже в машине, когда мы выруливали с привокзальной площади, Ленка сочувственно спросила:
– Много проблем появится без Драганы?
– Изрядно, – недовольно поморщился я. – Она много где нас прикрывала. Но главная проблема – что сейчас будет с алхимией?
– Она ничего не сказала?
– Цитирую: «Разберёшься там сам, дирижабль я тебе оставила, капитан всё знает – где, как, в общем, всё, что нужно».
– Ну, раз она так сказала, значит, разберёшься, – с уверенностью отозвалась Ленка. – Любишь ты, Кени, из-за ерунды в пессимизм удариться.
Мне бы твою уверенность. Хотя, наверное, разберусь как-нибудь, деваться же некуда.
Вечер у нас оказался тихим и семейным; в последнее время я уже начал забывать, что на свете существует такая вещь, как тихие семейные вечера. Настроение у меня было грустным – к моему удивлению, на меня очень сильно подействовало прощание с Драганой. Как-то незаметно я уже успел привыкнуть, что к ней всегда можно обратиться за помощью или советом.
– Слушай, Лен, – вдруг вспомнил я почти небрежную лёгкость, с которой Ленка обращалась с пространством, – давно хотел с тобой поговорить, но всё забывал: ты, похоже, довольно много занималась этими пространственными штучками?
– Ну, так, – настороженно отозвалась она.
– Не напрягайся, я не собираюсь тебя ругать. Наоборот, очень нужная способность, как оказалось.
– Вообще-то, ты правильно меня ругал, – призналась она. – Я-то поначалу думала, что самое полезное – это разрывы метрики. Такой разрыв, конечно, разрежет что угодно, но ты был прав, что это использовать нельзя. Слишком опасно.
Я вопросительно смотрел на неё, ожидая продолжения.
– Понимаешь, – она задумалась, пытаясь выразить свою мысль, – по идее, там всё просто: ты направляешь волевое усилие в определённую точку, и в окрестности этой точки происходит разрыв метрики. Но у меня слишком часто происходило что-то непонятное. Я пару раз чуть себя не убила, прежде чем поняла, в чём дело.
– И в чём же дело? – я всерьёз заинтересовался.
– Всё там просто на самом деле. Пространство – это ведь поле, и оказалось, что напряжённость этого поля в разных точках немного колеблется. Оно, пространство, всегда неоднородное. Совсем чуть-чуть, глазом эти неоднородности не заметить. Но когда метрика разрывается, разрыв идёт по точкам наименьшей напряжённости, то есть он может пойти вообще как угодно. И чем меньше напряжённость поля в этих точках, тем дальше идёт разрыв. То есть невозможно предвидеть, в каком направлении и как далеко пойдёт разрыв метрики. Он запросто может пройти через тебя самого или через кого-то рядом с тобой.
