Малышке Лори вот-вот исполнится пять лет и сейчас она была такой хорошенькой, что порою я не верила, что это моя дочь. Словно фарфоровая куколка с витрины магазина, мой ангел смотрел на меня своими изумрудными глазами, которые ещё совсем недавно были синего цвета. Волосы её забавно вились, кудряшки обрамляли светлую головку, спадая до плеч. Я любила её больше жизни, она была моим воздухом, моей волей к жизни. После того как Гейб погиб в сорок четвертом я узнала, что беременна, а он так и не успел испытать это счастье со мной.
Выглянув в окно, я столкнулась с уже привычной серостью этого, когда-то такого величественного города. Стояла жаркая и душная весна, но мне все казалось, что сейчас глухая осень и день точь-в-точь как тот, когда я покинула стены родного дома. Париж был не тем городом каким был до войны и это было совершенно понятно, как и добрая часть Европы сейчас он переживал не лучшие времена. После долгой оккупации город кажется вздохнул с облегчением, но всё же он чувствовал, что утратил что-то очень ценное и ему не вернуть былого величия. Но я верила, что мой Париж скоро вновь воспрянет духом, как и я сама. Вернувшись спустя пять лет с грудным ребёнком на руках, я знала, что я дома.
«Сердца на войне обречены» напутствовала меня мать прощаясь, когда осенью тридцать девятого года я, желая выполнить гражданский долг, отправилась на фронт военной медсестрой. Европа сотрясалась от молниеносного блицкрига и нас сразу же перебросили на фронт близ Польши.
О как сильно была права моя мама. Каждый день сражаясь за жизнь, встречая смерть лицом к лицу все чувства накалены до предела, вокруг тебя разносятся стоны, плач, мольбы о помощи, прекращении страданий и о скорой смерти, именно тогда я повстречала Гейба. Наша встреча была внезапной, будто порыв холодного ветра засушливым жарким днем. Он был ранен, пулевое ранение, но к счастью сквозное, в день нашей встречи я ассистировала доктору Граню`, пока Гейб без анестезии мужественно зажав зубами твёрдый жгут смотрел прямо перед собой, не издав ни звука. Я почувствовала, что должна взять его за руку в тот момент, а он сжал её и пристально посмотрел в мои глаза и я не смела отвести взгляда или же отдернуть ладонь, которую он так сильно сжимал, отчего на руке появился фиолетовый синяк.
Я была влюблена в него с первой секунды. Зеленые глаза прожгли меня насквозь сбив дыхание, сбив сердечный ритм, я думала о нём днём и ночью, молясь Деве, чтобы он вернулся живым и здоровым.
С Гейбом у нас сразу образовалась невидимая связь. Он появлялся и исчезал ничего не объясняя. Но дни, когда он придёт я точно чувствовала. Ветер становился другим, более ласковым, краски вокруг пылали ярче, а сердце с самого пробуждения билось чаще обычного. Я знала, что увижу его сегодня. Гейб находил меня среди туманов пыли, под небом, освещённым искрами разорванных снарядов, он находил меня вопреки всему. Наши встречи были недолгими, но яркими как вспышки огнестрельного оружия в ночи. В ту редкую свободную минуту, что мне удавалось выкроить, мы гуляли, я всегда крепко держала его за руку, смело шагая чуть позади и лицезря широкую спину моего светловолосого солдата. Мы болтали обо всём на свете, о музыке, поэзии, кино. Но я не знала ни его настоящего имени ни откуда он был родом, понимая, что это опасно. Гейб дал это понять ещё при первой встрече, когда я попыталась узнать о его родном городе. Лицо его сделалось не проникновенным, он заслонился от меня маской, наподобие тех, которые надевают в театре масок «Но» в Японии, а после он быстро сменил тему и вновь исчез на несколько месяцев.
