Промозглым осенним утром Варвара стояла на пороге дома, где когда-то давно она жила с родителями. Позади неё на больших сумках, прижимая к груди маленький рюкзачок с игрушками, сидел её сын Алёшка, пяти с половиной лет.
Дом обветшал за последнее время, проведенное без хозяев. Крылечко просело, нижняя ступень почти провалилась, балясины на перилах покосились и облупились. Кое-как повернув ключ в проржавевшем замке, Варя распахнула дверь и тяжело вздохнула.
– Алёш, иди сюда сынок, тут хоть и холодно, но ветра нет, – позвала она сына и вошла внутрь дома.
– Ой, мамочка, я так замерз! У дядь Юры в машине так холодно было, – мальчишка стучал зубами, но улыбался матери посиневшими от холода губёнками.
– Иди сюда, малыш! – Варя подхватила сына на руки и усадила на лежанку у печи, – Потерпи маленько, сейчас растопим печь, обогреемся!
Варя в смятении плохо соображала, но сын придавал ей сил и трезвости мыслей – она открыла скрипучий шкаф в углу, и достала старый отцовский тулуп, переложенный от моли пучками горькой полыни и душицы.
– Вот, поди сюда, всё не так холодно будет, – Варя постелила тулуп на лежанку, усадила сына и обернула его с ногами овчиной, – Ты посиди пока, я сейчас!
Варя сняла с окон ставни, осенний блёклый день высветил пыльный дощатый пол, свёрнутые в углу домотканые половики и прочее нехитрое убранство деревенского дома.
Женщина вышла на крыльцо и затряслась в горьких беззвучных рыданиях, стараясь, чтобы сын её не услышал. Окинула глазами двор и похолодела – за год запустение поселилось в некогда ухоженном и весёлом подворье… Варя пошла в покосившийся сарай, отворив висевшую на одной петле дверь.
«Дров нет… Чем топить? Околеем мы здесь с Лёшкой! – слёзы полились из глаз сильнее, – А ведь половину сарая дров оставляли… местные растащили, или пришлые…да не важно уже, кто стащил!»
Варя отыскала в углу сарая чудом уцелевший ржавый топор, сдёрнула висевшие на гвоздике старые мужнины брезентовые рукавицы и принялась рубить дверь от сарая. Та же участь постигла и пару чурбаков, стоявших в углу сарая и чудом сохранившихся от воров.
Злость и отчаяние придавали ей сил, и вскоре доски от двери и криво поколотые чурбаки пылали в облупившейся местами печи, воздух в доме понемногу прогревался, и Лёшка высунул из тулупа нос:
– Мам, я есть хочу. У меня там в рюкзаке есть печенье, мне тётя Надя подарила позавчера, а я позабыл из рюкзака достать. Давай вместе покушаем!
– Сынок, ты мой хороший! Сейчас, подожди чуть, я воды принесу, чайник быстро согрею – смотри как у нас огонь в печи разошёлся!
Варя достала из-под лавки жестяное ведро и быстрым шагом пошла на колонку, благо было недалеко. Старый эмалированный чайник уже закипал, пока Варя проводила осмотр шкафов. Дом остался нетронутым, люди, унёсшие дрова из сарая, ящик со старыми инструментами и даже облупленные тазы из маленькой баньки, внутрь дома не полезли. То ли массивный замок и крепкие ставни остановили их, то ли страх быть застигнутыми, неизвестно. Но, на Варино счастье, в доме сохранилось всё, что оставляли они в свой последний сюда приезд, еще с мужем, Николаем…
Половина жестяной банки чая, трехлитровая банка, почти полная, с сахаром, несколько банок консервов, пшено и рис. Варя поняла, что на таком запасе они с Лёшкой продержатся недолго, а за это время она обязательно что-то придумает. В подполе Варя нашла запылившиеся банки с засахарившимся вареньем в самом углу деревянных полок, и банку прошлогодних маринованных огурцов.
Алёшка, отогревшийся и повеселевший, скинул куртку и ботинки, и теперь сидел на лежанке с чашкой чая в руках, рядом лежал пакет макового печенья. Мальчишечья душа не ведала горя, ему было хорошо везде, где есть мама, пусть теперь и без папы… В этом доме прошло его младенчество – когда были живы бабушка и дед – семья приезжала сюда, в Шабалино, регулярно.
