Записки бывалого кота

Чтобы понять, есть ли у животных душа, надо самому иметь душу.

Альберт Швейцер, философ, гуманист, музыкант и врач

Нельзя к животным подходить с человеческой меркой. Их мир старше нашего и совершеннее, и сами они – существа более законченные и совершенные, чем мы с вами. Животные – не меньшие братья и не бедные родственники, они – иные народы…

Генри Бестон, американский писатель-натуралист

Хочу поделиться с вами, дорогой читатель, моими жизненными историями, наблюдениями и размышлениями о разных созданиях Божьих, включая людей, собак, кошек, лисиц, черепах и других обитателей моей вселенной. Надеюсь, прочитав эту книгу, люди засомневаются, являются ли они вершиной эволюции, и станут немного великодушнее и мудрее.

Скромность хотя и не относится к сильным сторонам моего характера, но все же в нем присутствует. Поэтому излагаю все повествование, что называется, от третьего лица (почему «от третьего», не очень понимаю. Кто ж тогда второе? Но так у людей принято говорить). Итак…

Наступило рождественское утро. Хотя утром это назвать язык не поворачивался. Сквозь французское окно в комнату заглядывал синий мрак (5 минут, которые прибавились с 25 декабря, радовали чисто теоретически, темноту они не разгоняли). От огромных стекол веяло холодом, в камине от веселого вечернего пламени еле-еле теплилась пара угольков, они слабо подмигивали, грозя каждую секунду угаснуть навсегда.

На лестнице послышались осторожные шаги. Айлин всегда спускалась по винтовой лестнице медленно. Особенно утром. Спросонья. Ступеньки были узкие, а домашние тапочки, изрядно похожие на валенки, на пару размеров больше (37-й размер этого пронзительно розового цвета, да еще и спомпончиками, уже раскупили).

Наконец, дверь открылась и в комнату, которая справедливо именовалась гостиной, поскольку в ней частенько собирались компании, вошла Айлин. Правда, сама она называла это помещение «чертоги», о чем свидетельствовала надпись, нацарапанная мелом на сине-зеленых дверных досках.

Айлин была укутана в темно-синий махровый халат, который ей тоже казался великоватым, из кармана, как всегда, торчал неизменный мобильник. Через несколько минут из миниатюрной кухоньки рядом с чертогами разнесся пленительный аромат миндального кофе и поджаренного хлебца, к нему, конечно, непременно полагалась чайная ложечка айвового джема.

Айлин зажгла две свечки, угнездившиеся на полке видавшего виды серванта в компании яблок, каштанов, бутылки вина и оранжевого дракончика, он же заварной чайник. Наконец, после всех этих манипуляций она с облегчением села к столу и мечтательно отпила глоточек кофе. И вот в этот момент утреннего апофеоза на стул рядом бесшумно запрыгнул огромный серо-полосатый кот. Это был Пусик. В виде исключения он разрешал Айлин звать себя Пусеткин, Пусяндра и даже Пусяндрополо (была еще одна кличка – Кот Злодейкин, но употреблялась она очень редко). Но такая привилегия была дарована только ей.

Пусик вовсе не всегда был Пусиком. Более того, первые полтора месяца своей жизни он даже не подозревал, что станет Пусиком, и это будет лишь одним из грандиозных изменений в его кошачьем существовании.

Но не будем забегать вперед. Все по порядку.

Июль, как и положено июлю, был жарким. Два полуторамесячных котенка, полосато-пятнистый серенький мальчик и пестренькая трехцветная девочка (как, вероятно, уже догадался проницательный читатель, Пусик и его сестренка. За смешное мяуканье он звал ее Мико-Мико) умиротворенно и сыто посапывали в ящике из-под апельсинов в сарайном полумраке.

Последние дней десять мама-кошка уже меньше проводила с ними время, приглядывая за своими детьми с некоторого расстояния, и давала им все больше свободы. Сначала их это расстраивало, и они бегали за ней с требовательным и капризным писком. Но их мама была умудрена жизненным опытом и понимала, что детки должны познавать сложности кошачьей жизни и быть готовыми к ее превратностям.