В чердачное оконце дул, по-летнему тёплый, ветерок. Вдоль окна была натянута верёвка, на которой висели и сохли пучки трав. На полу стояла корзина с ромашкой и ягодами, которые я не ещё разобрала. Я только развешала душицу, как раздался крик моего опекуна. Кричал он часто, и голос у него зычный, и слышно было хорошо.
– Летка! Позовите Летку да побыстрее!
Вскоре ко мне на чердак заглянула Меланья, горничная баронесс, вытирая руки о фартук, зашептала:
– Давай скорее, пока он добрый!
– А что случилось? – также шёпотом её спросила, выходя из чердачной комнаты и закрывая дверь на ключ.
– Так это, служка барона Соренна приходил, письмо нашему хозяину передавал, он и радуется, – разговаривая, мы спустились по деревянной лестнице и разошлись в разные стороны.
Я пошла к барону в кабинет, а Меланья пошла на кухню готовить чай хозяйкам. Подходило время второго завтрака. Дверь в кабинет была приоткрыта. Я постучала и вошла.
В комнате было душно от духов опекунши и её дочек. Опекун-барон сидел за столом, на диване расположились баронессы, а жена его сидела в кресле. Едва я вошла, как хозяин выскочил из-за стола и стал расхаживать вдоль кабинета, потирая от радости ладони с толстыми, короткими пальцами.
– Летка, то есть Николетта, мы тебя воспитывали и кормили. Ты выросла красавицей, и я решил выдать тебя замуж, за нашего уважаемого соседа барона Соренна. Свадьба будет через две седмицы.
«Ну да, воспитывали тычками и кормили тем, что осталось» – подумала я, опустив взгляд в пол. Сосед граф был старый, лысый и толстый, и замуж я за него не хотела совсем.
– Баронесса Адарья любезно одолжит тебе своё свадебное платье, – продолжил опекун и кивнул на жену.
– А я, так и быть, дам свои туфли, я их носила прошлым летом, – хихикая, добавила Сайраз.
– А я дам перчатки, – заверила Люсинда, накручивая локон мышиного цвета, на палец.
– Благодарю за оказанную честь, можно идти? – спросила, сохраняя покорность.
– Иди и не дури, барон для тебя выгодная партия! – опекун посмотрел на меня внимательно.
– Что вы, это замечательная партия, – кивнула согласно, – только надо травы развесить.
– Незачем ерундой заниматься, займись платьем, его наверняка ушить нужно, ты худая как палка!
Баронессы тихонько хихикали, слушая отца.
– А как же мы будем без чая? Травки-то для чая, – возразила я.
– Ну, если для чая, то ладно занимайся, – разрешил опекун, зная, как чаёвничать любят его жена и дочки.
Я быстро поднялась к себе на чердак. Последние годы я жила здесь. Разделённый на две части чердак был моим кабинетом, спальней, а порой и ванной. Про вторую комнату никто не знал, кроме плотника, который делал стену и крышу. Там была моя лаборатория. Плотник не выдаст, потому что умер три года назад, а теперь плотничает его сын.
Я прошла в лабораторию, открыла сундук, сверху он был закрыт тряпьём, и достала оттуда сумку и гримуар. Сумка у меня магическая, если увидит кто из хозяев, вопросы будут. В сумку входит очень много, а веса нет, я всё прошлое лето откладывала деньги на неё и осенью купила. Сложила в сумку гримуар, потом передумала и выложила.
Время до свадьбы у меня есть. Но я не к свадьбе решила готовиться, а к побегу. Замуж точно не хочу, хочу учиться, чтобы получить лицензию лекаря или зельевара. Так надо наварить с собой зелий, каплюс наделать, заготовить еду. Да чуть не забыла – документы! А они где-то у опекуна лежат, значит, надо их взять потихоньку.
Пока разбирала оставшиеся травы, успокоилась. Теперь понятно, почему на прошлой седмице меня нарядили, когда приезжал сосед, смотрины были. Сосед, барон, в отличие от опекуна был богат. А мой опекун игрок и транжира, вот и решил подороже продать меня и побыстрее, ведь через три седмицы мне будет восемнадцать. Я стану совершеннолетней и могу быть свободна от опеки. Надо бежать! Опекун выписывает газеты там, наверное, написано, где и в какие академии принимают, после обеда возьму в библиотеке.
