В Деловом дворе, в приемной председателя ВСНХ СССР, среди посетителей появился пожилой человек с потертым годами и жизнью лицом и в потертом пальто. Усевшись в углу, он сидел неподвижно, ожидая, когда начнется прием.
Дверь кабинета открылась, и оттуда выглянула секретарша. Она глазами пересчитывала очередь людей с портфелями и бумагами в руках. Несколько человек сорвались с места и подошли к ней. Но человек в потертом пальто опередил всех.
– Скоро будет нарком?
– У него сегодня заседание в Совнаркоме. Часам к четырем должен быть. По срочным делам принимает его заместитель.
– Мне нужен сам нарком, – внушительно сказал человек и уселся на стул с видом: умру, но дождусь.
Наконец он вошел в кабинет.
– Я вас слушаю, – коротко сказал нарком.
И человек в потертом пальто заговорил. Его фамилия Михеев. Он изобретатель. Его специальность – борьба с пустыней, со страшной пустыней, надвигающейся на Советский Союз.
Он говорил страстно, путаясь в словах, сбиваясь с основной мысли. Огромные количества солнечной энергии, за лето производящиеся и скопляющиеся на песчаных и каменистых или только слабо подернутых растительностью грунтах, не имеют никакого другого выхода, кроме как на испепеление соседних, еще живых и жилых земель. Земля горит.
Всякая местность, где дуют сухие ветры и мало атмосферных осадков, превращается в пустыню.
Что видим мы в огромных пространствах Арало-Каспия? Мга, хмара, мхи – эти «сухие слезы» и перегар – слюна сухих пустынь, с их губительным влиянием на жизнь, на всю растительность, особенно культурную и луговую. Цветы, не расцветши, отцветают, не давая плода или даже погибая в почках… Хлебные колосья и всякие злаки оказываются пустыми и дают слабый умолот… Листья на траве и на деревьях желтеют, опадая прежде времени.
В Поволжье, на Северном Кавказе, на Украине… в Саратове, Сталинграде… И до Киева… Казань, Рязань… города и сами земли застилаются пыльными бурями в сухие лета.
– У вас есть проект, как бороться с пустыней? – спросил нарком, терпеливо слушавший его речь. И от вопроса Михеев как-то сразу успокоился.
– Я – инженер. И если бы у меня не было разработанного плана, я не стал бы у вас отнимать время. Двенадцать лет я работал над этой идеей. Собрал огромный материал. У меня все вычислено, взвешено, выверено от самого общего до самой малейшей детали.
– В чем же заключается ваш проект?
– Каптаж Волги. Барраж у Камышина.
В каптаже устанавливается такой уровень нового образования реки, когда, с одной стороны, самотеком ее воды покрывают огромные пространства заволжских степей и пустынь, оживляя их, с потушением в них «пожара земли». С другой стороны, в самой реке подымается уровень на высоту, не нарушающую основных интересов прибрежных городов и населения.
– Ваши материалы будут изучены. О результатах доложат мне, – сказал нарком, как бы заканчивая беседу. – Вам нужно повидаться с одним из членов коллегии НКРКИ СССР, ознакомить его с материалом, сообщить о трудностях, которые вы встретили на своем… Алло… Да, я…
Если бы сейчас появился изобретатель телефона Белл, Михеев убил бы его, так он ненавидел в эту минуту «невежливое изобретение», мешающее деловым разговорам.
А из приемной уже заглядывал нетерпеливый инженер в очках и с портфелем, а секретарша уже принесла груду бумаг для подписи, а нарком уже протягивал Михееву руку…
Пустыня… Она прожгла ужасом сердце еще в детстве, когда Михееву было не больше двенадцати лет. Он жил с отцом, земским врачом, в заброшенном степном селе за Волгой. Мга, и хмара, и сухие туманы для мальчика были не пустыми словами. Он вырос под багровым солнцем, словно задыхавшимся во мгле пылевой бури. От пыли не было спасения. Она покрывала серым налетом листья деревьев тощего садика, проникала в дом сквозь закрытые окна, пудрила столы, кровати, игрушки, залезала в нос, глаза, уши и легкие… И сон был тревожный, как во время сирокко. Там, за полями, притаилась пустыня, как зверь, готовый к прыжку. Ее зловещий песчаный шепот был слышен далеко.
