Я пальчиком гладила полные вены
На руке по-августовски загорелой,
Прижималась губами стыдливо к ключице,
И молилась не оступиться…
Не дай Бог сорваться (словами Набокова)
Язычком шагать по плечам, идиотке,
Ошалело – по сгибам, и позвонками-
Переступами охмелеть.
Я ложилась щекой на нежное плечико,
Растворяясь в томной ночной беспечности,
Боже мой, Женечка, если б заметили,
Чтобы сказали мы?
Подразнили кино, купили обновки,
Продавщицу смутили смехом, чертовки!
И поужинав, живо смеясь с официантом,
Сели вечеру угождать.
Просидели на нашей Новокузнецкой
До открытия баров, и если честно,
Если бы не прием экзаменов,
Напоила б тебя вином!
И стояла Луна такая красивая,
"Меньше сарказма", – тебя попросила.
Отстраненно, но будто слегка по-детски
Обещала мне "сукой не быть".
И потом показала колено разодранное,
Я подула на ранку, и с нежным шепотом
"Все пройдет" завернула тебя в ладошки,
Обещая не отпускать.
Пробежали по площади кошки рыжие,
Ты, погладив меня, сказала "Бесстыжие
Эти обе, как ты, не смотри откровенно так,
Я итак все давно поняла".
А потом у вагона поцеловавшись,
Мы, уставшие, ночью наспех расстались,
И я думала, это коленка ведь
О любви мне сказала все.
Когда ты поражен одиночеством,
Не спасает уже словотворчество…
Ты смотришь мультик и чувствуешь:
Он про нас! Но ты ж так не думаешь…
Ты Маленький принц, а я твоя Роза,
Прирученная и оставленная в морозы.
Не нужны мне люди, они другие,
Не единственные, не родные.
Главное, что видит сердце, не взор наш,
И сердце мое лишь тебе улыбается.
И пусть все вокруг говорят другое,
Но сердце: «Она самое дорогое».
Вот была никем, а ты приручила —
Я стала твоей, а ты моим миром.
И что мне делать, если мир рушится?
Строить одной? – Да кому он нужен!
Так Роза ждала и умирала,
Молилась, верила, не замерзала,
Но холода в России суровые —
Умерла, не хватило здоровья.
А принц летал дальше, встретился с лисом —
И понял одну важную истину.
Но принцы бывают такие разные!
Понял – забыл ее сразу.
Принц жил дальше, похаживал в гости,
Бегал в делах, слушал новости.
И никогда не страдал по Розе,
Что где-то, ожидая, замерзла.
Обнимаю тебя, словно маму,
Хватаюсь обеими руками —
Но нахожу лишь воздух.
В носик целую,
Как она меня баловала, родную,
Но просыпаюсь – неправда.
Держусь близко: велено,
А то потеряюсь – верно. —
Температура – привиделось.
Смотрю с тобой фильмы,
Как любишь, красивые,
Но я одна в квартире.
Держусь за твой пальчик,
В лицо – одуванчик,
Но сейчас зима, а не лето.
Ложусь спать, мечтающая
С тобой, обещавшей,
Что прощания для нас нет.
Отпустить тебя —
Это подписать себе смертный приговор,
Не глядя,
В упор.
Отпустить тебя —
Это больше не писать никогда ни о ком,
Голову сбивая
О стол.
Отпустить тебя —
Это больше не продохнуть,
Это не путь,
Это конец пути, – пусть.
Отпустить тебя —
Значит себя похоронить,
И одной
Болью выть.
Вычеркнув меня из списка живых,
Ты, в сущности, ничего и не изменила.
Если до тебя было жить невозможно,
То после – невыносимо.
Ты победила, если желала,
Но вряд ли у тебя вообще был план
По истреблению из своей жизни
Меня, любительницу мелодрам,
Мармеладных объятий, сладких улыбок,
Вечного желания к тебе прильнуться,
Взяв за руку, лечь на плечо драгоценное, —
И неба коснуться.
Случается ли у тебя чувство вины,
Что я на обочине жизни, в реве?
Или ты самозабвенно живешь в работе,
Не чувствуя запаха крови?
А впрочем, не важно: давно все простила.
Я слишком люблю, ключевое тут – слишком.
Давно бы бросить писать тебе,
О тебе, для тебя. – Не те нервишки.
Просит сердце, тобой расковырянное:
«Пожалуйста, не умирай, пиши».
И слезы просят писать каждый вечер
На помин усопшей (впрочем, давно) души.
Единственно, кто ее оживила,
Сейчас уже вспоминает редко:
