“Я беременна”.
– Что это такое? – холодный, обжигающий северным ветром, голос ножом режет по натянутым нервам.
Испуганно смотрю на внушительную фигуру, сидящую в кресле и тут же отвожу глаза, не желая, чтобы мой взгляд был расценен как-то иначе.
– Лист бумаги, – отвечаю тихо и отчетливо. Как всегда делаю при общении с Князевым.
– Я вижу, не надо объяснять очевидные вещи,– раздражаясь ее больше замечает мой начальник.
И неосознанно разминает плечи, как перед спаррингом. Мышцы бугрятся под идеально сидящим пиджаком от известного дизайнера.
– Да, Николай Михайлович.
Главное соглашаться. Не злить. Не раздражать.
Возможно, успокоится.
– Я спрашиваю, кто притащил сюда эту… эту мерзость? – сквозь зубы выдавливает из себя Князев.
Мужчина двумя пальцами, словно раздавленного жука, берет край стандартного листа бумаги, на котором жирно черным выделяется короткая фраза.
Земля уходит у меня из под ног. Забываю как дышать. Язык немеет. В пальцах лед.
В насыщенно карих глазах бушует ярость.
Не успокаивается.
Еще больше злится.
– Виктория, вы должны знать кто так подло решил меня разыграть! Вы знаете все что творится на фирме. Ничего не остается без вашего ведома.Еще раз спрашиваю, кто из моих замов решил так глупо поступить. Не надо никого покрывать. Ведь все равно узнаю. Сам. И тогда этому человеку мало не покажется. Я сотру его в порошок. Сделаю так, что впредь ему не захочется не только смеяться надо мной, но даже думать о подобного рода шутках,– голос звенит.
– Николай Михайлович, – начинаю.
Сердце стучит в висках.
Во рту пустыня.
Мне бы воды. Хоть глоточек.
– Не перебивай меня, Виктория,– рычит он.– Я еще не закончил. Я прекрасно понимаю, что ты не желаешь никому зла. Ты – добрая и хорошая девушка. Но в этой ситуации должна понимать, что замалчивание виновника розыгрыша лишь только усугубит ситуацию,– он перестает выкать только когда зол.
А сейчас Князев не просто зол, он в бешенстве.
– Все ясно? – рявкает.
– Да. Николай Михайлович, – блею, сцепляя руки в замок.
Лишь бы пальцы не дрожали.
Лишь бы не выдали меня.
– Это проделки Вагана Сергоевича? – пытает начальник.
Широкие черные брови сходятся над переносицей, образуя единое целое. В другое время я бы восхитилась их совершенством и красотой. Сейчас же меня интересует совершенно иное. Как не разрыдаться и не обнаружить себя.
Как?
Надо крепиться и молчать.
– Хотя не похоже на Кешяна. Он бы не стал так шутить. Скорее Ивана Аркадьевича, – продолжает перечислять своих замов Князев.
Усиленно делаю вид, что меня не касается ситуация.
– Молчишь? – острый взгляд режет без ножа. – Позволь угадаю кто это, – прерывает мужчина, когда я собираюсь открыть рот.
Сердце уходит в пятки.
Зачем?
Вот зачем я это сделала?
Зачем подсунула?
На что надеялась?
– Альберт, мать его, Вениаминович? Это в его духе, – рычит начальник, распаляясь еще больше,– Это он, падаль, решил получить реванш, подсунув мне эту писульку.
Я стою ни жива, ни мертва. Боясь хоть словом, хоть жестом выдать… себя.
Да.
Это сделала я.
Напечатала на компьютере.
Распечатала на принтере.
И подложила в стопку документов, отправленных на подпись генерального.
Вот такая я дура.
Хотела как… а теперь уже неважно как.
Теперь, как получилось.
А получилось ужасно.
И ведь знала, что Князев может не вполне спокойно отнесется к новости. Но даже не могла представить насколько она его разозлит.
Зачем? Зачем я это сделала? Молчала бы и дальше. Может быть оно рассосалось само собой. Ведь бывает так в природе, что беременности рассасываются. Как у медведей, например.
Одна и та же мысль волчком крутилась в голове.
Дура. Полная дура.
– Кто из перечисленных идиотов лишится сегодня своего кресла? – Князев разошелся не на шутку. – Кого я уволю с волчьим билетом?
