Шум трибун доносился до самых нижних уровней амфитеатра. Порой гул усиливался, и по стенам проходила легкая дрожь от многотысячных криков и возгласов сверху. Шестнадцать мужчин и женщин сидели на каменном полу в сырых слабоосвещенных подвалах, ожидая своего выхода на арену. Они не были гладиаторами, что сражаются за жизнь на потеху всему Риму. Они также не были и преступниками: их руки не совершали убийств и краж. Сложив ладони на груди, шестнадцать мужчин и женщин тихо пели молитву, понятную только им самим. Стражники смотрели за ними особенно пристально и не позволяли общаться между собой, грозя копьями.
В дверях появился легионер в начищенных доспехах.
– Оставьте нас, – приказал он стражам.
Когда они неспешно вышли в коридор, легионер подошел к камере осужденных.
– Лукия! – окликнул он худенькую девушку, прервав ее тихую молитву. – Лукия, это я.
– Сервий?! Ты пришел! – Дрожь в голосе выдала оставшиеся крохи надежды.
– Лукия, я прошу тебя, отрекись от своей веры. Я не могу тебя спасти, это не в моей власти. Но ты сама можешь публично отречься. Пока еще не поздно, прошу тебя. Я сейчас вызову трибунала, и он дарует тебе помилование.
Легионер просил, умолял девушку, но тщетно. Лукия попятилась назад, оглянулась на своих единоверцев и со счастливым смирением в лице ответила ему:
– Нет, Сервий, ты просишь невозможного. Я сделала свой выбор. Ты же можешь вернуться к нам.
– И пойти с вами всеми на смерть?! Нет, Лукия. Я – легионер. Я…
– Ты обретешь жизнь вечную…
– Нет. Нет! Ничего не говори мне больше об этом. Все это ложь, вся ваша вера – ложь! – прокричал Сервий всем шестнадцати христианам, приговоренным к смерти.
– Сервий, ты ведь был одним из нас. Посмотри, здесь и Паланий, что крестил тебя.
Старик повернулся в сторону Сервия, желая что-то ему сказать. Легионер сжал зубы, и крик, похожий на стон, вырвался у него из груди.
– Я люблю тебя, Лукия. Но я не могу…
Послышались шаги стражи.
– И я тебя люблю, Сервий. За нами идут. Ступай с Богом! Живи…
– Лукия, прости меня…
С этими словами Сервий выбежал из камеры, разминувшись в коридоре со стражей.
Иссушающее полуденное солнце подогревало переполненные эмоциями трибуны Колизея.
Стражники вывели на свет шестнадцать приговоренных к казни мужчин и женщин. Под оскорбительные выкрики римлян они прошли к центру арены и продолжили воздавать понятные только им молитвы. Старец Паланий, как мог, высоко поднял деревянный крестик в дрожащей руке. Лукия старалась увидеть на трибунах Сервия, словно в надежде еще раз призвать его вернуться. Но его нигде не было видно.
Шум утих. Открылись затворы, и на арену выбежали львы. Их было по числу людей в серых одеждах, смирившихся со столь жутким исходом. Лукия первая кинулась навстречу львам. Смерть тела не так страшна, когда знаешь, что впереди – вечная жизнь.
Прошло несколько минут, и шестнадцать римлян, все до единого, приняли мученическую смерть первых христиан Вечного города.
– Аа-а-а-а-а-а-а-а-а-а! Нет! А-а-а-а-а!
Кричал ребенок.
– Папа! Папа!
Маленькая девочка проснулась от страшного кошмара, задыхаясь и держа руку на горле.
– Анечка, что случилось? – прибежал из другой комнаты отец, включив светильник над кроватью дочери.
– Папа, мне приснился страшный сон.
– Доча, опять кошмар?!
– Да, – на глазах девочки выступили слезы. – На меня напал лев. Большой лев, он напал и схватил, вот сюда, прямо за шею.
Отец обнял дрожащую дочь.
– Это просто сон, дорогая моя. Это просто сон.
